Мы из российской полиции
Шрифт:
– О, величайший! – предчувствуя недоброе, залебезил Шихабуддин. – Просто обстоятельства сложились не в нашу пользу! Клянусь – я все исправлю!..
Но его слова на властелина не произвели никакого впечатления. Все с тем же бесстрастным выражением лица Абу Харат продолжил:
– Но и это не самое скверное. Русские посмели сделать намек о причастности к созданию Империи величайшей из стран мира. Худшего, чем это, ничего быть просто не может. И за это кто-то должен заплатить. Мне безразличны пустые слова об усердии и обстоятельствах. Ты – виновник провала тобою же задуманной операции. Это
– О, величайший! – Шибахуддин простерся перед повелителем, чувствуя, как смертный ужас начинает овладевать всем его существом. – Позвольте мне стать шахидом и умереть во славу победы Империи!
– Империи такие не нужны… – равнодушно сказал Абу Харат и негромко скомандовал: – Охрана!
Поняв, что сейчас его казнят, Шихабуддин на какое-то мгновение помыслил схватить кинжал и, накинувшись на владыку, вонзить его острое, изогнутое лезвие в грудь всевластного. Но тут же отказался от этой безумной мысли – всякому было известно, что тот, в совершенстве владея древними боевыми искусствами своей страны, был способен отразить любую, самую неожиданную атаку. Владыка, казалось, читал мысли всякого, задумавшего в отношении его что-то недоброе. Накинься Шихабуддин на повелителя, его после этого могла бы ждать жуткая казнь, растянувшаяся на дни и недели. Ему оставалось лишь надеяться на то, что тот явит-таки милость и пошлет ему легкую смерть.
Двое нукеров, сильных, как буйволы, и равнодушно-молчаливых, как истуканы, схватив под руки, поволокли его к какому-то овальному железному люку в центре выложенной разноцветной плиткой площадки, окруженной пышными цветниками. Сразу поняв, что это значит, Шихабуддин попытался выхватить кинжал, чтобы ударом в сердце избавить себя от уготованной ему участи. Но нукеры, уловив это движение, вовремя выдернули из-за пояса клинок вместе с ножнами. Теперь Шихабуддину оставалось лишь молить Аллаха о том, чтобы жизнь поскорее ушла из его тела и он не слишком долго мучился.
– Ты упомянул о крысах… – произнес Абу Харат. – Они голодны. Пусть полакомятся тобой, раз ты не сумел накормить их теми, кто должен был пойти к ним на съедение.
Проворно откинув крышку люка, нукеры прямо в одежде запихнули Шихабуддина до пояса в темноту какой-то пустоты и сверху накрыли высокой корзиной, сработанной из металлических прутьев, обтянутых сеткой. Повелитель в очередной раз нажал кнопку пульта, и Шихабуддин вдруг с омерзением и ужасом ощутил, как его ноги облепили десятки непрерывно мечущихся, агрессивных существ, издающих противный, скрежещущий писк. И почти сразу же его тело пронизала адская боль от сотен зубов, раздирающих кожу, мышцы, сухожилия.
Шихабуддин пронзительно завизжал, корчась под корзиной, не позволяющей ему вырваться из садка с крысами. Не поворачиваясь в его сторону, Абу Харат слегка махнул пальцами левой руки, и один из нукеров, достав пистолет, выстрелил Шихабуддину в голову. Владыка все же решил явить ему некоторую милость за то, что перед смертью тот сохранил покорность своей участи.
– Хамид! – вновь окликнул всемогущий повелитель, и перед ним тут же
Лю Бэй был начальником охраны владыки и единственным человеком, которому тот, хотя бы отчасти, доверял. Сохраняя на лице маску невозмутимости, Лю Бэй, кланяясь, предстал перед Абу Харатом. Он уже знал о том, что владыка сегодня предал страшной казни русскую наложницу, которая, надеясь от него сбежать, наивно пыталась купить собой одного из охранников, и своего первого помощника Шихабуддина. Стоя перед всемогущим повелителем, Лю Бэй был готов к тому, что его тоже сейчас в лучшем случае отправят в клетку к тиграм. Но владыка был настроен несколько иначе.
– Лю Бэй, – Абу Харат заговорил на языке, совершенно непонятном жителям этих мест, – повелеваю тебе подготовить «живую торпеду» для уничтожения человека по фамилии Смирнов, который участвовал в лондонском «шпионском саммите». Этот человек должен умереть не позже чем через месяц. Если он не умрет – умрешь ты. Иди!
– О, всемогущий! Позвольте мне кое-что вам сообщить, – кланяясь, Лю Бэй сложился почти пополам. – Привезли новую наложницу. Именно такую, какую вы хотели бы видеть.
– Пусть придет! – равнодушно кивнул тот, но в его глазах мелькнуло какое-то оживление.
Представшая перед ним молоденькая китаянка и впрямь была собою очень хороша. Она стояла склонившись и потупив взор, являя собой воплощение самой покорности.
– Тебя как зовут? – спросил Абу Харат на сладостном для его слуха языке далекой родины.
– Сяо Чжи… – поклонилась та, сообщив свое имя чистым, щебечущим голосом, что приятно порадовало повелителя.
– Ты девственница? – прозвучал следующий вопрос.
– Да, мой господин! Но я обучена искусству страсти, и вы, обещаю, во мне не разочаруетесь.
– Придешь ко мне после заката! – коротко приказал владыка.
Девушка, кланяясь, удалилась, а Абу Харат, откинувшись на спину кресла, подумал о том, что сегодня в постели с этой женщиной он сможет быть самим собой – Фу Ланом, а не фальшивым мусульманином Абу Харатом. Ему вспомнилось, как он, еще будучи помощником главы самой тайной из тайных организаций мира, именуемых «Триадами», прибыл сюда, на юго-запад Азии, чтобы здесь, опираясь на многочисленных хуацзяо – китайских переселенцев, начать работу по созданию задуманной какими-то очень большими людьми Всемирной Империи Силы. Сколько же ему пришлось положить на это сил и пролить чужой крови, пока не удалось принудить к подчинению уйму разрозненных разношерстных группировок – и исламистов, и сатанистов, и масонов, и всевозможных радикалов, и самых разных мафиози!
Было время, он целые дни проводил в пути, месяцами не зная покоя. Одни главари сдавались сразу, купившись на перспективы и крупные деньги, другие начинали брыкаться, и тогда их находили в собственной постели уже остывшими, с инфарктом или инсультом. Несколько сот помощников Фу Лана непрерывно собирали и систематизировали информацию как об отдельных людях, так и о каких-то крупных объединениях, беспрекословно исполняя его приказания. И если он кому-то приказывал: «Умри!», тот немедленно исполнял повеление, не задумываясь о том, насколько оно обоснованно.