Мы из спецназа. Дикие
Шрифт:
– А ты? Ты тоже с ней спишь?
– Могу и я переспать, если захочу. Я все-таки мужик, не голубой.
– Ты не мужик, ты говно!
– Но, но, страдалец! Отстрелю болт - и сам перестанешь быть мужиком…
– Але, Рот, чего ты с ним базаришь? В натуре, этот гад почки мне опустил. А я за свои почки кого хочешь землю жрать заставлю!… - с пола поднялся тот, что получил от Зимина пинок в спину.
– Вот я с кем сейчас позабавлюсь! Заместо Лизки…
– Остынь, Чопа!
– винтовка в руках часового даже не качнулась.
– Я за него перед Атаманом отвечаю.
– А то, что он нам кайф поломал - это как?
– Не смертельно, - коротко отозвался Рот.
– Лизка сегодня добрая, может дать и по второму разу.
–
– Тихо, баклан, тихо! Пошли отсюда…
Поймав на себе испуганный взгляд Лизы, Зимин чуть сгорбился и торопливо вышел из предбанника.
– Ну? И чего кинулся?
– Рот впервые проявил к пленнику какой-то интерес.
– Думаешь, Лизке твоя защита нужна? Или кому другому?
– Стало быть, нужна… - Зимин осторожно погладил потревоженное плечо.
– Тебя, выходит, Ртом кличут?
– Выходит.
– Интересное погоняло. Откуда такое пришло?
– Откуда бы ни пришло, ты там по любому не был.
– Рот преспокойно уселся на крыльце, винтовку положил стволом на колено. Сейчас он больше чем когда-либо напоминал сельского кулака времен Первой Гражданской. Еще бы папаху на голову и пулеметную ленту с маузером - и вышел бы готовый боец армии Махно.
– Вы тут часом на тачанках не катаетесь?
– поинтересовался он.
– Не катаемся, - серьезно ответил Рот.
– Лошадей нет.
– Понятно… - покосившись в сторону «махновца», Зимин подумал, что, хорошенько сгруппировавшись, мог бы обезвредить его в несколько секунд. Другое дело, что никаких плюсов подобная атака ему бы не принесла. О том, чтобы перебить в одиночку всю банду, нечего было и думать, а подаваться в бега с покусанным плечом представлялось делом и вовсе безнадежным. Во-первых, не дойдет, а во-вторых, наверняка догонят. Да и нельзя было оставлять здесь девушек. Он ведь ради них сюда и явился…
Слуха Зимина коснулся свистящий звук, - где-то неподалеку явно работала сварка. Самое странное, что варили не на воздухе, а в избе, что тоже наводило на определенные мысли. К слову сказать, и Атамана с Лесником он тоже сегодня еще не видел, - возможно, торчали при сварщиках, а может, занимались иными черными делами.
Снова покосившись на неразговорчивого часового, Стас последовал его примеру, примостившись на нижнюю ступеньку крыльца. Лучи припудренного туманом солнца оглаживали кожу на лице, теплое дерево согревало спину. На мгновение он вдруг подумал, что вполне понимает котов, способных часами просиживать на солнце. Будь у него возможность выбора, пожалуй, и он выбрал бы себе схожий образ: стал бы кем-нибудь из семейства кошачьих - гепардом, рысью или даже обыкновенным котом, познал бы радость обостренного слуха и расширенного обоняния, отдохнув, наконец, от людских распрей и необходимости ежедневно созерцать собственный тощий бумажник…
Кто-то в доме начал спускаться со второго этажа. Ступеньки едва слышно поскрипывали, дом вторил шагам легким ворчанием.
Сказать по правде, странный это был дом - без радио, без холодильника и телевизора. Молочные продукты, квашенную капусту и копченые окорока хранили здесь в допотопном погребе, а в обширной прихожей - той самой, в которой баловались сейчас двое братков, пахло медом и висели вдоль стен сотни травяных веников. Тут же стояли рамки с сотами, вились сердитые пчелы. В горнице, где еще недавно выхаживали Маргариту, а несколькими днями позже самого Зимина, теперь сидели с пряжей женщины. Задания им Горбунья выдавала практически ежедневно, и временами дом начинал напоминать Стасу маленькую прядильную фабрику. В короткой беседе Мариночка успела поведать ему, что шали и носки отвозили потом на железнодорожные станции, где и продавали проезжим. Этим не то чтобы жили, но Горбунья изначально заявила, что иметь дело с ворованными деньгами не собирается. Что и говорить, старуха была с норовом, и не будь у нее чудесного дара погружать
Лес, что окружал деревушку, был великолепен. Мошкара практически не докучала, природа дышала умиротворенностью и покоем. Не посапывай рядом сумрачный Рот с карабином на шее, Стас мог бы себя уверить, что попал на курорт, где и проходит очередное лечение от застарелых ран. Мысленно он попытался пересчитать все пули и осколки, что в разное время выковыривали из него щипцами, руками и ланцетами, но точного числа так и не сумел определить. Очень уж внушительными получались цифры, и по всему выходило, что лечение Горбуньи оставляло позади все известные ему достижения медицины. Конечно, от боли он готов был грызть собственные ногти и ходить по потолку, но и бессонница его совершенно не мучила. Все та же старуха с безжалостным спокойствием усыпляла его дважды в сутки, позволяя организму нормально отдохнуть. Наверное, и боль она легко могла бы унять, однако не делала этого. Доводы ее были Стасу понятны. Нечто подобное он наблюдал однажды на фронте, когда главврач полевого госпиталя бил их по рукам, отбирая таблетки обезболивающего. «Боль, - брызгая слюной, кричал он, - ваш главный союзник! Если рана болит, значит, не нагнаивается, значит, быстрее происходит заживление!». И он же отнимал у больных палочки с костылями, заставляя уже на третий и четвертый день канделять на своих двоих, прокладывая маршруты вокруг лазарета. Чем-то подобным занимался сейчас и Зимин. Движение отвлекало от боли, помогало отвлечься от давящей действительности…
Сидя на крыльце, он почти задремал, когда за спиной скрипнула дверь и на крыльцо вышла Горбунья. На охранника она даже не взглянула, и все же Рот повел себя странно - неестественно выпрямился, глазами замер на какой-то далекой одному ему видимой точке. Старуха же заговорила не сразу, некоторое время молчала, словно подбирая нужные слова. Стас был готов услышать от нее все, что угодно, и все же вопрос Горбуньи прозвучал неожиданно:
– Твоих-то когда здесь ждать?
Зимин, не удержавшись, снова взглянул на охранника. Но Рот пребывал в той же позе, одеревенев лицом и телом.
– Не бойся, он ничего не слышит.
– Спит?
– Можно сказать, и так.
– А девушки? Их ты тоже одурманила?
– Стас покосился на старуху.
– Я же видел, какими они стали. Какие-то замороженные, неразговорчивые. Точь-в-точь монашки из монастыря. Да и вязанием они никогда в жизни не занимались.
– Разве плохо, если они научатся вязать?
– Да нет, конечно, только как-то странно…
– Странно будет, если все это, наконец, закончится.
– Горбунья обвела куцую улочку насупленным взором.
– Потому и спрашиваю: ждать ли твоих и как скоро?
– Все зависит от того, дойдет ли Гринев.
– Во всяком случае, поймать его не сумели, это я точно знаю. Помощники Лесника ходили к ловушкам, там тоже пусто.
– Тогда, наверное, скоро.
– Зимин старался говорить осторожно.
– Может, завтра, а может, даже сегодня.
– А Василису? Василису они точно освободят?
Вопрос был непростым, однако Горбунья напряженно ждала ответа, и Стас не мог промолчать.
– Я уже говорил: Дмитрий - человек слова. В этом смысле на него вполне можно полагаться. Ну, а уж как там оно выйдет, этого я, конечно, знать не могу.