Мы любим Ингве Фрея
Шрифт:
— Ты куда-то едешь? — спросил он у молодого хозяина. — Познакомься! Это Петтерсон. А эта фру — его жена… Хочешь выпить, Виклунд? У Петтерсона в лодке есть бутылка.
Виклунд был долговязым и сильным молодым человеком со льняными волосами и большими руками. Он был одет в рабочий комбинезон, а его машина стояла рядом с петтерсоновской.
— Принеси пива, Анита! — скомандовал Петтерсон. Он поздоровался с Виклундом.
— Я еду в поселок, — сказал Виклунд. — Но решил сначала поговорить с тобой, Густафсон. Я увидел тебя на озере из своей машины.
— Понятно, — сказал сапожник.
Пришла
— Я выпью только пива, — сказал Виклунд. — Я хотел спросить тебя про указатель, который ты установил на столбе, — сказал он, отхлебнув из бутылки. — Что это ты придумал, сапожник? Откуда здесь памятник старины? Ты и я, мы же прекрасно знаем, что никакого памятника здесь нет. Я разговаривал с почтальоном, и он сказал мне о твоем указателе, вот я и понесся сюда. Мне, конечно, все равно, ты можешь ставить у себя на хуторе какой угодно памятник, но тогда, скажи мне, что я должен отвечать людям, когда они меня спросят. Хорошо еще, что никого сейчас нет, все в отпуску… Что мне говорить?
— Тебе это покажется странным, — сказал сапожник, — хотя ничего странного в этом нет. Ты знаешь, что Выселки по-настоящему не называются Выселками. Они называются Эстенторп. Мой и Эльнин дом отделен от Выселок. И участок, на котором стоит наш дом, тоже как-то должен называться. Мы отделились в этом году на случай, если Эриксон будет вынужден продать землю. Раньше, когда разговор об этом не заходил, отделяться нужды не было. Вот Эльна и решила, что надо дать нашему участку свое название — Памятник старины, а я, чтобы все об этом узнали, установил на шоссе указатель.
— Не хитри, Густафсон, — сказал Виклунд. — Я же сам оформлял ваше отделение. Я понимаю — ваш участок тоже должен как-то называться, но зачем же ты врешь, что назвал его Памятник старины? Мне кажется, мы вписали в документы на землю другое название, хотя какое, убей не помню.
— Я тоже не помню, — сказал сапожник. — Надо бы взять бумажки, взглянуть. Правильно, это ты помогал нам оформлять документы… Во всем виновата Эльна.
— Не думаю, — возразил Виклунд. — И еще, скажи мне на милость, для чего ты вписал туда расстояние — 450 метров?.. Ждешь гостей?.. Но я так понял, что ты закрыл свою мастерскую. И мастерская, пока ты в ней работал, тоже не имела названия.
— Ладно, сейчас я тебе все объясню. Дело в том, что я решил установить на шоссе новый почтовый ящик. Ящик все равно нужно переносить из-за перехода на новое движение. Заодно я решил прибить к столбу указатель, который бы показывал дорогу на Выселки. Но вот штука-то — Выселки Выселками не называются, а про Эстенторп здесь тоже никто не слышал. Вот я и написал на указателе "Памятник старины", когда растерялся и вспомнил заодно, что говорила Эльна. Когда я сообщил ей, что бросаю работу, она сказала, что наши Выселки скоро будут принимать за памятник старины.
— А Эльне хотелось бы, чтобы ты работал? — спросил Петтерсон.
— Работы больше нет, — сказал сапожник. — Я свое отработал. Ну а расстояние я вписал из-за того, что такой уж порядок. Если на указателе написано — Памятник старины, то должно быть обозначено и расстояние до него. Вот так.
— Чертовски
— А как же с нами? Мы почту получать не будем?
— Почту буду доставлять вам я. Все равно я часто езжу в поселок. Хотя, похоже, и меня здесь тоже скоро прикончат… Теперь на старой станции в поселке не будет останавливаться даже товарняк. И весь новый инвентарь мне нужно будет привозить из города самому… Кстати, я завтра еду в город, так что, если чего нужно, скажи, Густафсон! Поеду в Сельскохозяйственный банк делать очередной заем. Я уже весь в долгу как в шелку и занимать мне не страшно. Надо взять у них такую ссуду, чтобы они сами побелели от страха и пожалели, что со мной связались!
Виклунд поднялся и попрощался со всеми.
— Может, заеду к вам на обратном пути, — сказал он. — Тогда и посидим. Здесь, в лесу, все-таки чертовски одиноко. Одни только памятники старины!
Виклунд засмеялся.
— Вы только представьте себе, — продолжал он, — моя собственная жена у меня же взяла отпуск! Поехала в Стокгольм, погостить у сестры. Так она мне и сказала: беру у тебя отпуск. Отпуск! В самый сенокос!
Виклунд сел в машину и уехал.
— Крестьяне в наше время — одни, — сказал сапожник.
— А он почему остался здесь? — спросил Петтерсон.
— По той же причине, что и Эриксон. Он здесь родился. Здесь его корни… У него не хватило духу уехать. Он не может бросить землю. Хотя считает себя, если здесь останется, конченым человеком… У него хозяйство недостаточно большое. Оно вообще-то большое — Виклунд иногда с ног сбивается, но недостаточно большое, чтобы с ним считались… Жена не раз говорила ему об этом.
XI
Виклунд уехал, и сапожник остался один с Петтерсоном и Анитой. Известие, что доставка его почты будет отныне зависеть от доброй воли какого-то третьего лица, сильно расстроило сапожника. В этом он усмотрел еще одно лишнее доказательство, что старики с Выселок больше никому не нужны и кое для кого они вроде бы уже не существуют.
— Конечно, нас — тех, кто не умеем водить машину, — меньшинство, — рассерженно твердил сапожник. — И, как меньшинство, мы, конечно, понимаем, что должны приспосабливаться к другим. Но мы все-таки — большое меньшинство. В этой стране осталось немало крестьян… Возьмем хотя бы озеро. Раньше в нем водились раки, а теперь их больше нет. В лесу водилась птица: глухари и тетерева, но теперь и их больше нет. В этом году мы видели всего одного зайца, да и того почти ручного, он приходил к нам на Выселки. Время от времени мы видим еще лосей и косуль, но и их только потому, что в округе есть большое охотничье хозяйство… Много чего здесь больше нет, но старые согнутые крестьяне еще остались… Они еще живы, хоть им и запрещено пользоваться автобусом и железной дорогой. А теперь вдобавок и почту им возить тоже не будут… Если доставлять нам почту будет Виклунд, это значит, он будет появляться у нас на Выселках, по крайней мере, через день. А если мне это нё нравится?