Мы любим Ингве Фрея
Шрифт:
— Я все сделаю, как они хотят. Точно, как они хотят. Подайте мне мою цитру!
— Эльна говорит, что ты похож на детектива из телепостановки. Они тоже не снимают шляпы, входя в дом.
— И из-за этого она считает меня грубияном?
— Думаю, нет… Люди типа Эльны никого не осуждают… Просто ты для нее — человек, который, войдя в дом, не снял шляпы. Дело здесь не в осуждении, а в отношении. Она не собирается тебя воспитывать. Просто, что было, то было… Кстати, сапожник считает, что мы с тобой не
— Но мы и в самом деле не женаты.
— Да. И сапожник это понял. Мне сказала Эльна.
— А что считает сама Эльна?
— Ничего. Эльна ничего не считает… Ты, Ниссе, повидал много девушек, но не разбираешься в женщинах типа Эльны.
— Да, — сказал Петтерсон, — возможно. Не разбираюсь. Хотя и у меня была мать. У меня, как и у всех других.
Лодка достигла середины озера, и Петтерсон сложил весла.
Ночь скоро кончалась. Через какое-то время взойдет солнце и проснется ветер. Снова торжественно и тревожно зашелестят верхушки сосен. Потом зажужжат мухи, запищат комары, побегут по своим делам муравьи, выползут на открытые места ужи, чтобы лечь и погреться на солнце.
Петтерсон хотел бы, чтобы эта ночь не кончалась.
Каждому гражданину Швеции выделяется только одна летняя ночь. Одна, а не две и не три.
— Грести? — спросил он.
— Да, — сказала Анита. — Мы поплывем дальше.
— Куда?
— Я знаю, куда.
Петтерсон стал грести в сторону, куда указала Анита. К месту на болотистом берегу неподалеку от шоссе.
— Почему ты никогда не говорила мне, что ты из деревни? — спросил Петтерсон. — Правда, я сам мог бы догадаться.
— Я же сказала.
— Только, когда мы приехали сюда. Если бы разговор не зашел об этой… косовине, ты бы не сказала. Хотя… Этим сейчас не хвастают. Во всяком случае, на моей родной улице Томтебугатан.
— Ты опять? Лучше вспомни, что я тебе напоминаю. Напоминаю я тебе корзину с яблоками?
— Напоминаешь. Хотя, глядя на тебя, мне больше вспоминается дверь на чердак. Я медленно открываю ее, а за ней сплошная темнота. Но я знаю, что на чердаке стоит корзина с зимними яблоками. Я иду в темноте, но знаю, что где-то в ней есть яблоки.
Петтерсон почти опрокинулся назад, когда лодка неожиданно натолкнулась на берег. Он выпрыгнул на сушу и подтянул лодку. Потом он сел на берег, глядя, как Анита, держа туфли в руках, спокойно шагнула из лодки в воду.
— Тепло, — сказала она, — вода почти горячая. Она подошла и села рядом с Петтерсоном.
— Мы — последние, — сказала Анита. — Идем, а то скоро утро.
Она взяла Пирсона за руку и повела его вдоль озера к болоту.
На посеревшем небе Петтерсон увидел черные очертания полуразрушившегося торфяного завода.
И там же он заметил низенький сарай для просушки торфа.
Анита медленно вела его к сараю.
Время остановилось.
Они шли медленно друг за другом по траншее, оставшейся от торфоразработок. Траншея становилась все глубже. Уже много лет, как никто не брал отсюда торф, но на сухом дне так и не выросла трава.
Петтерсон больше не видел озера. Его лицо находилось теперь вровень с вереском.
На постели из мха, говорила Анита.
— Анита, — окликнул Петтерсон.
Анита повернулась и очень осторожно сняла с Петтерсона его шляпу.
X
В половине восьмого вечера в четверг сапожник постучал в дверь фургона, но никто ему не ответил. Дверь была заперта.
Через плечо сапожника были перекинуты две сети. Он удивился, что в фургоне никого не оказалось, отнес сети в лодку и сложил их там. Потом он сходил за веслами и стал ждать.
Вечернее солнце грело ему затылок, сапожник сидел, повернувшись лицом к фургону. Машина Петтерсона стояла на Выселках. Он с женой не мог уйти далеко.
В самом деле, не прошло много времени, как появился идущий медленными широкими шагами Петтерсон. Шляпа его была надвинута на лоб, и он тянул сигарету с таким видом, как будто только что решил труднейшую задачу.
— Добрый вечер! — сказал сапожник.
Петтерсон взглянул на него:
— Здорово, сапожник!
Сапожник, увидев Петтерсона, выбрался из лодки и пошел к нему навстречу.
— До того, как поставить сети, давай выпьем, — предложил он. — Я взял с собой на случай, если тебе нездоровится после вчерашнего. Нам на Выселках всем нездоровится. Мы сегодня только отдыхали.
Он отдал бутылку Петтерсону.
— Мы все сегодня болели, как на второй день рождества… Придется снять туфли и носки. Эта лохань протекает. Мы сами ее когда-то построили, уже очень давно. Нам нужно переправиться на другую сторону озера. На северный конец. Если есть в озере рыба, она гуляет там.
Сапожник сел, снял туфли и носки и закатал брюки выше колен. Потом он вошел в лодку.
— Оттолкнись! Я сяду на весла. Грести полезно, когда у тебя сидячая работа. Возьми с собой бутылку! На случай шторма на море.
Петтерсон толкнул лодку и впрыгнул в нее. Он перебрался на корму, закурил и угостил сигаретой сапожника.
— Где твоя жена? — неожиданно спросил сапожник.
— Ты разве не встретил ее? Она должна была пойти к вам за машиной. Но она, наверное, пошла по дороге, а не тропинкой.