Мы, монстры. Книга 3: Зверь
Шрифт:
Ух’эр увлекся, жалуясь, и осекся слишком поздно.
Человек уже впился цепким взглядом — таким же, как только что таращился на него Ух’эр, пытаясь понять, что у того внутри.
Спросил:
— Какую сеть?
И снова что-то случилось с голосом — стал очень напряженным.
Ух’эр еще не понял толком, что именно зацепило полумертвого короля — но что-то зацепило. Еще ни разу за все время
— Да для него же, — заулыбался Ух’эр. — А-а, ты ведь не знаешь… Вы, даарцы, совершенно не учите историю, а потом удивляетесь, что глупы, как кусок дерева. В твоем случае — трухлявого дерева.
— Какую. Сеть? — с нажимом повторил Рен.
— Я когда-то сплел, — беспечно отмахнулся Ух’эр, будто это было плевое дело. — Мы вместе, конечно, но я был главный. Чтобы Затхэ в нее поймать и отправить в небытие. Дитя богов, знаешь ли, довольно непросто уничтожить, а если кто и рискнет — то здесь оно мне, поверь, совершенно не нужно. Так что…
Рен все это время хмурился.
А потом неожиданно доверительно посоветовал, перебивая:
— Ну так проверь!
***
— Ладно, — пробормотал Йен. — Ладно…
И опять замолчал.
Нивен ждал.
Всё было просто. Объяснять почему-то оказалось сложно.
— Я всё вспомнил, — повторил Йен, оторвал взгляд от пропасти, бросил на Нивена.
— Да ты что! — деланно изумился тот.
Он сидел привычно, расслабленно, безвольно уронив руку согнутое на колено, второй — упираясь в землю позади себя. Только теперь не глядел задумчиво вдаль, как делал всегда. Теперь уставился в глаза, пристально и по-лаэфовски. У него все еще был тот убийственный взгляд. Другие взгляды тоже появились, но этот — никуда не делся. И Йен уже слишком отвык от него, так что было слегка не по себе.
Или — впервые было не по себе. Йен научился чувствовать — научился и бояться. Правда, этот взгляд сейчас — меньшее, чего он боялся. Большее было там, в бездне, под ногами.
— Скажешь что-нибудь новое? — спросил тем временем Нивен.
Да, скажет. Скажет.
Как только найдет слова. Тут и слов-то правильных не подобрать. Он с самого начала знал: Нивен не поймет. Как ни говори. Нивен слишком предвзят.
— Там, внизу, есть Сеть, — осторожно проговорил Йен. — Мертвые сплели, потому что только так могли справиться с Зат… со мной.
— Я тоже не знаю другого способа справиться.
Нивен молча выгнул бровь. Еще несколько мгновений пытался, судя по всему, убить взглядом. Потом сообщил по-эльфийски ровно:
— Знал, что ты сделаешь глупость. Не думал, что настолько. Собрался прыгнуть? — и кивнул в сторону пропасти.
Йен перевел взгляд вниз. И задумчиво проговорил — только сейчас понял, только сейчас нашлось время подумать об этом.
— Я поэтому боюсь воды. Я когда-то чуть не упал… Туда.
И подался вперед, будто пытаясь увидеть, как он падает. Будто он все еще падает…
— Эй! — Нивен щелкнул пальцами. — Не знаю, как долго ты спишь. Не отвлекайся.
Йен фыркнул. Пожалуй, глупо было предполагать, что с Нивеном можно доверительно беседовать, изливать душу, или что там у Затхэ.
Это же Нивен.
— У тебя внутри сидит монстр, — сказал тот тем временем. — Ты не знаешь, как с ним справиться. Знакомая ситуация, не кажется?
— Тут другое, — качнул головой Йен. — В тебе сидел Лаэф. От него можно было избавиться. Он был другим существом, чуждым тебе, отдельным. А со мной… — задумался, пожал плечами. — Просто я.
— Я тоже думал, что… — начал Нивен.
— Нет, — жестко перебил Йен.
Сейчас Нивен начнет спорить. Вот заранее ведь знал: Нивен начнет спорить.
Потому и ушел так быстро.
Потому и сейчас надо говорить быстро.
— Я не думаю, — сказал Йен. — Я знаю, кто я такой.
— Я тоже знаю, — кивнул Нивен. — Ты — Шаайенн из Даара.
— Нет никакого Шаайенна из Даара! — процедил Йен, круто развернувшись к нему и подумал: “Вот сейчас было бы весело, если бы я упал. Ушастый старался, бога сюда тащил, говорить пришел, а я взял — и упал. И нет меня”.
Но падать не хотелось. Хотелось говорить, неожиданно сильно и остро — рассказать все. Хоть кому-то. В последний раз. Хочет собеседник того или нет, а излить душу.
Или что там у Затхэ.
— Есть воспоминания, — сказал Йен. — Есть старые, есть новые. Новые понемногу стираются, старые — становятся ярче. Новые — пустые, старые — наполнены такой злобой, такой ненавистью и обидой… — он попытался объяснить, какой, но не смог подобрать слов, потому просто отмахнулся. — Старые все ярче. Они заполняют пустоту внутри. И кроме злости, я ничего не чувствую. Ни-че-го. Вот ты, как самый чувствительный, скажи мне: разве так должно быть?