Мы начинаем в конце

Уитакер Крис

Винсент выбрался из машины, прищурился на гнилой конек крыши, на упавшие ставни.

– Я тут траву косил, – сказал Уок.

– Спасибо.

Уок прошел за Винсентом по извилистой дорожке, поднялся на крыльцо, очутился в прохладном полутемном холле. Бумажные обои с цветочками – привет из семидесятых; миллион бархатных воспоминаний.

– Я постель перестелил.

– Спасибо.

– И продуктов привез – они в холодильнике. Курица и еще…

– Спасибо.

– Не обязательно благодарить за каждую мелочь.

Над камином висело

зеркало; Винсент прошел мимо даже не подняв глаз. Он теперь двигался иначе – каждый жест был продуман и выверен. Уок знал, что в первое время – целых несколько лет – Винсенту приходилось очень тяжело, и речь шла не о слезах в подушку, а об участи симпатичного юноши, помещенного к законченным выродкам. Уок и Грейси Кинг писали письма – и судье, и в Верховный суд, и даже в Белый дом. Умоляли хотя бы перевести Винсента в одиночную камеру. Ни черта не добились.

– Посидеть с тобой?

– Не надо. Езжай, занимайся своими делами.

– Хорошо. Попозже загляну.

Винсент проводил Уока до двери и протянул руку для пожатия.

Уок же обнял его – друга, который наконец-то вернулся. И не позволил себе задержать мысль на том факте, что Винсент вздрогнул, что напрягся в его объятиях.

Оба повернули головы на шум двигателя. По Сансет-роуд ехал знакомый внедорожник «Эскалейд».

Дикки Дарк остановил машину, вылез. В громоздком своем теле ему было неловко, как в костюме не по росту. Он держался ссутулившись, не поднимал глаз. Пиджак, рубашка, брюки – всё черного цвета. И он всегда так одевался. Будто напоказ траур носил.

– Винсент Кинг, меня зовут Дикки Дарк. – Голос глубокий, серьезный. Ни намека на улыбку. Улыбки Дарка вообще никто не видел.

– Я получал ваши письма, – сказал Винсент.

– Город изменился, не так ли?

– Так. Кроме дерева желаний, я здесь ничего не узнаю. Помнишь, Уок, под корнями у нас была сигаретная заначка?

Уок рассмеялся.

– Помню. А еще мы там держали упаковку «Сэма Адамса» [11] .

Помедлив, Дарк обдал Уока парализующим холодом глаз, после чего переключил внимание на Винсентову собственность.

11

«Сэмюэл Адамс» – марка пива.

– Последний на улице дом ваш. И участком владеете вы, Кинг.

Винсент взглянул на Уока.

– Миллион плачу. Нынешняя стоимость – восемьсот пятьдесят тысяч, учитывая, в каком состоянии находится дом. А рынок – он изменчивый.

– Дом не продается.

– Я даю хорошую цену.

Уок улыбнулся.

– Отстань, Дарк. Человек наконец-то дома, а ты…

Дарк еще некоторое время сверлил Винсента глазами, потом развернулся и не спеша зашагал прочь – такой огромный, что даже протяженность его тени казалась неестественной.

Винсент неотрывно смотрел ему вслед, будто видел нечто не доступное Уоку.

* * *

Робину

разрешалось оставаться в классе на три часа дольше, чем остальным детям. Под присмотром мисс Долорес он ждал, пока у сестры закончатся занятия в школе. Мисс Долорес согласилась сравнительно легко – во-первых, потому, что за Робина просил Уок, а во-вторых, потому, что сам Робин не доставлял ни малейших хлопот.

Увидев сестру, он живо собрал вещи, подхватил рюкзачок и бросился навстречу. Дачесс присела перед ним на корточки, обняла его, помахала мисс Долорес, и они пошли домой.

Дачесс помогла брату с ремешками рюкзачка. Убедилась, что он не забыл в садике ни хрестоматию, ни бутылочку воды. Округлила глаза, увидев нетронутый сэндвич.

– Ты почему не поел?

– Прости.

Они вышли на стоянку, миновали припаркованный школьный автобус и несколько родительских внедорожников. Поодаль, на лужайке, разговаривали учителя. Чуть дальше ребята гоняли футбольный мяч.

– Нужно кушать, Робин.

– Да, только…

– Что?

– Ты дала мне один хлеб. В серединке, между ломтиками, пусто, – с неохотой сообщил Робин.

– Не выдумывай.

Робин глядел себе под ноги.

Дачесс развернула пакетик с завтраком.

– Вот чёрт…

– Все нормально.

– Нет, не нормально. – Она положила ладонь ему на плечико. – Дома хот-доги приготовлю.

Робин улыбнулся, довольный.

Они принялись по очереди пинать камушек. По всей Ист-Харни-стрит прогнали, до самого последнего дома, до канализационного стока, куда, с Робиновой подачи, камушек и отправился.

– У тебя в классе ребята про маму не болтали? – спросил Робин, когда на переходе Дачесс взяла его за руку.

– Нет.

– А у меня болтали. Рикки Тэллоу мама кое-что сказала про нашу маму.

– И что же?

Они нырнули под плакучую иву – там пряталась тропка, по которой можно было с Фордхем-стрит попасть прямо на Дюпон-стрит.

– Что ему к нам больше ходить нельзя, потому что наша мама плохо за нами смотрит.

– Тогда ты к ним ходи.

– Нет, у него папа и мама все время ругаются между собой.

Дачесс потрепала брата по волосам.

– Хочешь, я поговорю с миссис Тэллоу? Может, что и придумаем.

– Ага.

Дачесс знала Лию Тэллоу. С Уоком работает; их в полицейском участке только двое, да еще Лу-Энн – старая, столько не живут. Вот случись в Кейп-Хейвене настоящее преступление – разве они его раскроют? Да никогда.

– Еще Рикки говорит, скоро его брат в колледж поступит, и тогда он займет его комнату. А в той комнате – аквариум… Дачесс, я тоже хочу аквариум.

– У тебя есть маска для ныряния. Любуйся рыбами в океане.

На Мейн-стрит, у закусочной Рози, тусовались девчонки. Знакомая компашка с неизбежными молочными коктейлями. И занимают всегда конкретные два столика, на самом солнце. Дачесс и Робин прошагали мимо, за ними потянулся шлейф смешков и шепотков.