«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!
Шрифт:
К утру 9 октября все колонны, пройдя более шестидесяти километров, вышли к Десне. Изнурительный, безостановочный марш и бессонная ночь утомили всех, и полковник Гришин дал несколько часов на отдых.
Саперы майора Туркина сделали, казалось, невозможное: две переправы были наведены в рекордно короткие сроки. Полковник Гришин, выйдя на высокий западный берег Десны, наблюдал, как огромный поток автомашин, повозок и людей, перейдя мосты, растекался по восточному берегу реки.
«Такая силища, и отступаем, – с горечью подумал он, – но чудо, что до сих
– Дивизия перешла вся, Иван Тихонович, пошли обозы армии и госпиталя, – услышал Гришин сзади голос полковника Яманова, – и штаб наш весь за Десной.
– Надо и нам переправляться. Лукьянюк! Быстро сматывайте связь – и на ту сторону.
Но не успел полковник Гришин подойти к переправе, как над ней пролетела тройка самолетов. Засвистели падающие бомбы, и одна из них разорвалась прямо на мосту. Видя, как шарахнулись лошади и люди, услышав крики и ржание раненых лошадей, Гришин зло махнул рукой: «Ну вот, теперь придется вплавь…»
Капитан Лукьянюк, почти весь батальон которого был за Десной, у разбитого моста выше реки нашел пару бревен. Связав их ремнем, он столкнул бревна в воду, и, разгребая одной рукой, поплыл к тому берегу. Десятки людей также кто на чем переплывали Десну, когда переправа была разбита. «Ничего нет глупее сейчас утонуть… Надо было с батальоном переходить, досидел до последней минуты…» – ругал себя Лукьянюк.
Недалеко от берега он спрыгнул в воду, оказалось по грудь, но пошел, чувствуя, как все тело пронизывает холод. Ночью выпал снег, первый снег, подморозило, и шинель на берегу быстро замерзла. Пробежав метров триста от берега, пытаясь согреться, Лукьянюк услышал шум. Это оказался полковник Яманов. Его плащ-палатка, покрывшаяся ледяной коркой, шелестела об кусты.
– Давай выжимай одежду и погрейся в кабине, – показал ему Яманов на машину. – Можешь немного поспать.
Здесь же были Гришин с Канцедалом. Несколько десятков человек сидели у костров, просушивая одежду.
– Немедленно подготовь записки Князеву, Шапошникову и Тарасову, – подошел Гришин к Яманову. – Шапошникову взять Святое и обеспечивать переправу с юго-востока. Князеву выйти к Салтановке и обеспечивать переправу от атак противника с северо-востока. А Тарасову – ударить на Алешенку и идти к Навле. Это будет отвлекающий удар. Пусть свяжет там как можно больше сил немцев.
Яманов посветил на карту фонариком.
– Да, главные силы армии пройдут между Святым и Салтановкой, – добавил Гришин.
– Это на участке всего пять километров шириной? – удивился Яманов. – А мы раскидаем дивизию по разным сторонам, потом и не собраться будет.
– Это приказ Крейзера, – жестко ответил Гришин. – Наша задача теперь – прикрыть переправу, чтобы прошли все армейские обозы.
– А потом, значит, в арьергарде пойдем?
– Пока не знаю. Там видно будет. Перед нами опять танковая дивизия. А может быть, и больше, – тяжело вздохнул Гришин.
Полк капитана Шапошникова два дня, 9 и 10 октября, отбивал атаки противника на армейские
К вечеру 11 октября у Шапошникова под рукой осталась всего одна рота. Еще утром комбат-3 старший лейтенант Андросенко, сменивший раненого Чижова, доложил, что полковник Гришин лично приказал ему остаться в Святом и прикрывать обозы армии с тыла. Потом комбат-1 старший лейтенант Калько сообщил, что Гришин забрал у него одну роту для охраны штаба дивизии, а потом и сам куда-то пропал с двумя оставшимися с ним ротами. Под вечер Гришин сам нашел Шапошникова.
– Калько я у тебя забрал, – не поздоровавшись, сказал он Шапошникову, – Андросенко оставил в Святом. Давай выходи с Осадчим восточнее Алешенки и будешь наступать на Навлю.
Гришин был очень возбужден, и хотя Шапошникову было обидно и неприятно, что командир дивизии отдавал приказы через голову командира полка, все же решил промолчать. И так все было на нервах который день.
Когда Шапошников с батальоном Осадчего вышел на рубеж развертывания для атаки на Навлю, к нему снова прискакал на коне полковник Гришин. Он был даже без охраны.
– Противник вон на той опушке, возможно – до батальона. Атаковать будешь полем.
Шапошникову еще не приходилось выслушивать приказы и выполнять их в такой спешке, на ходу, хотя вроде бы чего только с ним не бывало с начала войны.
– Лесом же удобнее, – возразил он Гришину, – а так, в поле, перебьют, как зайцев.
– Лесом пойдет другая дивизия. У тебя отвлекающий удар, – тоном, не терпящим возражений, отрезал Гришин.
– Да у меня на фланге семьдесят автомашин пехоты противника, раздавят нас, если пойдем полем!
– Выполнять приказ! – оборвал Гришин Шапошникова и стал садиться на коня.
– Осадчий! – позвал Шапошников комбата-2. – Готовься к атаке через поле. Батальон разверни пошире. И не торопись, понял?
– Да чего он хочет-то? Не понимаю! – рассердился Осадчий, слушавший в стороне весь разговор с командиром дивизии.
– Бесполезно с ним сейчас спорить. Не знаю, что у него сейчас за планы.
Как только батальон развернулся на опушке для атаки через поле, на фланге показалась группа немецких танков.
– Осадчий! Немедленно уводи батальон в лес! – закричал Шапошников. – «Хватит и этой демонстрации».
Подъехал на уставшем коне командир взвода разведки лейтенант Шажок.
– Никакого соседа справа у нас нет, товарищ капитан, – доложил он Шапошникову.
«Ну вот, а обещал дивизию… – с досадой подумал Шапошников. – Зачем было обманывать? Сказал бы прямо, что атака батальона – демонстрация, чтобы отвлечь немцев от главных сил дивизии».
– Товарищ капитан, – к Шапошникову подошел лейтенант Тюкаев, – представитель штаба армии вас спрашивает.