«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!
Шрифт:
Шапошников узнал полковника Ивашечкина.
– Какую выполняете задачу, капитан?
– Готовлю атаку в направлении Навли, – ответил Шапошников.
– Какие силы у вас под рукой?
– Батальон.
– Приказ отменяю. Следуйте с батальоном прямо по просеке, там, километрах в трех, найдете штаб армии. Будете его охранять.
– Слушаюсь, товарищ полковник, – с облегчением воскликнул Шапошников. Этот приказ означал, что, по крайней мере, в ближайшие часы ни он, ни его люди не погибнут напрасно. – «Теперь надо Гришина искать…»
– Бакиновский!
Найдя штаб армии в густом ельнике, припорошенном снегом, Шапошников представился первому попавшемуся полковнику.
– Займите батальоном круговую оборону по всему периметру расположения штаба, – приказал полковник.
«Ну вот, еще не лучше: потом батальон и не собрать будет», – огорчился Шапошников.
В лесу, где расположился штаб 3-й армии, бродили группы людей, что-то зарывали, жгли какие-то бумаги, тут же ели, сидя на снегу. Многие спали на нарубленном лапнике, прижавшись друг к другу.
Вечером полковник Гришин сам нашел Шапошникова. С ним было несколько конных.
– Ты как здесь оказался? Почему меня не искали?
– Полковник Ивашечкин приказал охранять штаб армии.
– Срочно собирай батальон и выводи его вот сюда, смотри на карту… – Гришин открыл планшет, – Борщево – Литовня. Здесь будем прорываться. Ищи меня в домике лесника вот здесь. Жду завтра к восемнадцати часам. Пойдем ночью. – Гришин нахмурился и тяжело вздохнул: – Есть сведения, что против нас действуют части еще двух дивизий кроме восемнадцатой танковой. Да, обстановочка… Надо бы изо всех сил держать сейчас Гудериана за хвост, а то он и до Москвы дойдет…
Гришин, когда узнал, что они в окружении, подумал, что гитлеровцы свои главные силы бросили вперед, по большаку на Тулу, но это оказалось не так, и против них были оставлены крупные силы, так что надеяться в этот раз на легкий выход из окружения было нечего. Была лишь надежда, что выйти на восток лесами будет все же проще.
– Что делать с обозом? – спросил его Шапошников.
– Все еще таскаешь? Давно пора бросить. Возьми все, что можно, продовольствие прежде всего, а остальное – закопать или сжечь.
624-й стрелковый полк майора Тарасова, 11 октября брошенный под деревню Алешенка для нанесения отвлекающего удара, мысленно был списан Гришиным с баланса сил дивизии, поэтому он удивился и обрадовался, когда комиссар полка Михеев нашел его днем 14 октября в лесу под Литовней.
– Как ты нас нашел? Задачу выполнил? Что с полком? – быстро спрашивал его Гришин.
– Бой вели весь день одиннадцатого. Уничтожено до трехсот гитлеровцев, тридцать пять автомашин, четыре орудия, две бронемашины, танк, – хмуро и устало докладывал Михеев. – Держались бы и еще, но к противнику из Навли подошло сильное подкрепление: двадцать танков и до двух батальонов пехоты.
– Потери большие? – спросил его Гришин.
– Почти ничего не осталось. Раненых двадцать повозок…
– Да,
Михеев пошел к своим людям. Колонна его полка, сбившаяся повозками в кучу, на первый взгляд представляла внушительную силу, но боеспособность ее равнялась нулю. Люди были измотаны до предела, раненые на повозках стонали, беспрерывно просили пить, медики еле держались на ногах от усталости, атмосфера и настроение были гнетущими. Все понимали, что близятся события, которые решат судьбу каждого, кто оказался в этом лесу.
Старший лейтенант Шкурин, или, как его звал Михеев, Саша, потому что он годился ему в сыновья, в 624-м полку находился всего три недели, но успел зарекомендовать себя настоящим бойцом и коммунистом. Под Алешенкой он по своей инициативе принял командование ротой, когда командир был ранен, дрался умело и отчаянно: почти все автомашины из тех тридцати пяти были уничтожены его ротой, сам Шкурин гранатой подбил бронетранспортер, да и немцев уложил с десяток. За этот день он ни разу не вспомнил, что он не командир стрелковой роты, а уполномоченный особого отдела полка.
– Сколько у тебя сейчас в роте людей? – спросил его Михеев.
– Двадцать два человека, политрук Кравцов и я.
– Саша, тебе придется идти на прорыв последним: надо обеспечить вывоз раненых. Сам сопровождай повозки и смотри за всем. Я в тебя верю…
– Конечно, товарищ комиссар, я понимаю.
– Себя береги, на рожон не лезь… – голос у Михеева дрогнул.
– Надо бы построить людей и поговорить, товарищ полковник, – подошел к Гришину полковой комиссар Кутузов, начальник политотдела дивизии.
– Да-да, обязательно. Заодно и задачу доведем.
Минут через десять к Гришину, сидевшему на пеньке с картой, снова подошел Кутузов.
– Люди построены, товарищ полковник.
– Скажите сначала вы… – Гришин тяжело поднялся с пенька и посчитал глазами выстроившихся на поляне людей. – «Человек двести всего…»
– Я из полка Тарасова не строил людей, пусть отдыхают.
– Правильно. Начинайте.
– Товарищи! – громко и уверенно сказал Кутузов. – Сейчас мы пойдем на прорыв. Все вы представляете, что нас ждет. Не хочу от вас ничего скрывать, будет очень тяжело. Многим из нас придется погибнуть, но идти надо. Если будем действовать дружно и смело, то задачу выполним и останемся живы.
Гришин смотрел на осунувшиеся, усталые лица своих бойцов и думал: «Если к утру останется нас хотя бы половина…»
– Лукьянюк! Сколько здесь ваших людей? – спросил Гришин командира батальона связи.
– Человек пятьдесят, товарищ полковник. Те, кто в маскхалатах, все мои.
Остатки батальона связи выделялись в строю не только внешним видом (остальные были кто в чем – в фуфайках, в шинелях), но и какой-то внутренней слитностью. Чувствовалось, что эта группа – коллектив, боевая единица.