«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!
Шрифт:
Небо на западе было затянуто низкими серыми облаками, незаметно смыкалось с землей, и от самого горизонта до их позиций было огромное, чуть холмистое поле, изредка перерезанное оврагами, лишь кое-где стояли голые кусты, да очень редко одинокие голые березки.
Часа два расставлял Вольхин своих людей. Особенно повозиться пришлось с пулеметами. Хотя имелось их всего три, но поставить их надо было так, чтобы в бою не передвигать. Дорога с запада проходила метрах в пятистах севернее его позиций, Вольхин оценил это и успел порадоваться, что если немцы
Продрогнув на ветру, Вольхин пошел к своему будущему КП. Трое бойцов, скинув ватники, копали яму под блиндаж. Еще двое пилили бревна от разобранного гумна.
Вольхин присел у костра, протянул к огню ладони. Быстро стало темно, потянуло в сон. Последние несколько дней он спал довольно много, но, видимо, из-за прежнего недосыпа и напряжения спать все равно хотелось все время. С питанием стало нормально. Пшенной каши с подсолнечным маслом давали в неограниченном количестве, и Вольхина после еды всегда клонило в сон.
Заметив, что с правого фланга, от дороги, к нему идут двое, Вольхин встал.
Один из них был сержант Фролов, его командир взвода.
– Новый политрук у нас, командир, – сказал Фролов.
Старого политрука, Белькова, назначили комиссаром формировавшегося минометного батальона, и несколько дней Вольхин жил без политрука.
– Назначен к вам в роту, младший политрук Очерванюк, Анатолий.
Крепко пожали руки. Вольхин быстро и внимательно оглядел своего нового товарища: небольшого роста, но внушительный, подтянутый, вид сосредоточенный, серьезный.
– Воевали? – спросил его Вольхин.
– Немного. Выходил из окружения под Трубчевском.
– Ну, так и мы тоже оттуда.
– Я в другой дивизии тогда служил. Секретарем в политотделе. Работа бумажная, одна канцелярия. А здесь попросился на роту, – начал рассказывать Очерванюк, – с начальником политотдела мы еще в той дивизии служили. Я газеты свежие привез. Думаю сразу познакомиться с людьми.
– Давай, знакомься, – ответил Вольхин. – Позиции – от той березы до бугорка – все наши.
Очерванюк сразу же ушел, и Фролов сказал Вольхину:
– Вот человек, даже не погрелся.
– Хорошо, значит – парень дельный, – ответил Вольхин.
Полковник Кузьмин, весь день вместе с командиром артполка майором Новицким расставлявший батареи на позиции, в штаб дивизии приехал поздно вечером.
– А Новицкий где? – спросил его полковник Гришин.
– Остался со штабом в первом дивизионе. Ну и командир нам достался, Иван Тихонович, золото-человек.
– Да уж, от самого Бреста вывел полк и сохранил в стольких боях, это редкость большая, – ответил Гришин.
Оба артиллерийских полка – 497-й гаубичный и 278-й легкоартиллерийский – были расформированы и исключены из штатов дивизии, люди частично переданы в 17-й артполк, частично выбыли в распоряжение командующего артиллерией фронта.
– У него в полку большинство бойцов еще с финской служат, а сам он и в Гражданскую воевал. Чапаевского
– Давай поешь быстрее, и над картой надо поработать. Яманову скоро оперсводку делать, – ответил Гришин.
Политрук Николай Мазурин, получивший назначение в дивизию Гришина, не ожидал здесь встретить кого-нибудь из знакомых. Из-под Трубчевска он выходил с группой из Ивановской дивизии, в которой воевал весь сентябрь и октябрь. Дивизия была на переформировке, и в отделе кадров армии его, как политработника, решили сразу направить в боевую часть. Найдя политотдел дивизии, он неожиданно узнал в батальонном комиссаре их бывшего комиссара полка Кутузова.
– Мазурин? Вот так встреча!
Не виделись они с августа, оба обрадовались, так как хорошо знали друг друга и раньше.
– Назначен секретарем в дивизионную газету, – сказал Мазурин.
– А я здесь начальник политотдела. Но какая газета? – удивился Кутузов. – Заявку на газетчиков, правда, подавали, но никакой материальной базы для издания газеты еще нет.
В избу вошел мрачноватый военный с четырьмя шпалами в петлицах старой шинели.
– Товарищ полковой комиссар, это политрук Мазурин, наш будущий газетчик, – представил его Кутузов.
Комиссар дивизии Канцедал подозрительно посмотрел на Мазурина. Весь его вид, типичного окруженца, не внушал доверия.
– А партбилет у вас с собой?
Мазурин заметил, как побледнел начальник политотдела. «Эх, не догадался спросить…» – было написано на его лице.
– Все в порядке, товарищ полковой комиссар. – И Мазурин откуда-то из-за шеи достал партбилет.
Канцедал посмотрел документ. Кутузов ожил, чуть заметно облегченно вздохнул.
– Хорошо… А почему вы так одеты? – спросил Канцедал. – Снимите это немедленно, – и потянул Мазурина за грязное полотенце, заменявшее шарф. – Назначен секретарем редакции газеты… Какой еще редакции? У нас сейчас главная задача – сплотить людей в частях. Пошли его агитатором к Фроленкову, в Яблоново. Там бой ожидается.
Канцедал вышел, и Кутузов с Мазуриным остались одни.
– Ты не думай, это он только внешне такой сердитый, а так очень доброжелательный человек, работать с ним легко, – сказал Кутузов. – Старый большевик, орден Красного Знамени за финскую кампанию.
– А что, вы один в политотделе?
– Сейчас да. Все ушли в части. Штат укомплектован, но все равно людей не хватает. Здесь много наших из той дивизии. Очерванюка помнишь? Упросил меня послать его политруком роты. Надоело, говорит, бумагами заниматься. А народ в политотделе подобрался хороший, многие кадровые, фронтовой опыт у всех, и дело знают. Постепенно познакомишься со всеми. А с газетой пока подожди. Редактора пришлют, тогда и будешь заниматься. Но материалы собирай, знакомься с людьми, вникай в дела. Переночуешь у меня – и с утра в полк. Есть хочешь, конечно? У меня картошка где-то была, вот только без хлеба.