«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!
Шрифт:
По линии поползли трое. За полчаса было соединено еще семь обрывов. Возвращаясь, Гаврилов увидел, что Папанов лежит на спине.
– Куда тебя, Алексей?
– В позвоночник… Конец мне, Иван.
– Ну, погоди умирать, вытащим.
Вокруг них то и дело рвались мины.
Гаврилов потащил товарища в направлении тыла, но через несколько минут сам был ранен пулей в бедро. Чувствуя, что от потери крови теряет сознание, он увидел, как к ним ползут двое. Это были Баторин и Егоров.
– Крови-то за вами
Последнее, что видел Гаврилов, пока не потерял сознание, это как навстречу им, но чуть левее идут шесть наших танков, а за ними медленно бегут цепочки пехотинцев.
Лейтенант Андрей Зайцев на НП дивизиона прибыл часа через два, когда бой шел полным ходом.
– Уничтожено двенадцать дзотов, два орудия, подавлено шесть минометных батарей, – доложил он командиру дивизиона старшему лейтенанту Шилову. – Но это капля в море!
– Понимаю, – вздохнул Шилов. – Тут надо долбить несколько дней подряд. Эх, снарядов бы побольше…
Все шесть приданных дивизии танков дошли до Зуши, но забраться на ее крутой западный берег не удалось ни двум КВ, ни тем более легким танкам. Они буксовали в снегу на склоне, сползали и, наконец, все застряли в снегу окончательно.
Пехота с большими потерями преодолела открытую местность перед замерзшей рекой, саму Зушу, несколько групп бойцов даже взобрались на ее высокий берег, но фланкирующим пулеметным огнем все атакующие были отброшены.
Не удалась и вечерняя атака.
Поздним вечером майор Гогичайшвили получил приказ утром возобновить наступление.
– За день мы потеряли треть боевого состава, – сказал Шапошников. – Если и дальше так будем воевать – без артподготовки и в полный рост ходить на пулеметы, то надолго же нас тут хватит…
Гогичайшвили нахмурился:
– Приказ есть приказ. Полковник Гришин обещал с утра дать часовую артподготовку. Давай подумаем, что мы можем сделать, чтобы максимально сберечь людей и выполнить боевую задачу. Основные потери несем, когда выходим на рубеж атаки… Добраться бы до траншей…
– Больше километра по открытой, пристрелянной местности, – напомнил Шапошников. – И все по снегу.
– Надо быстрее преодолевать открытое пространство, – неуверенно сказал Гогичайшвили.
Он понимал, конечно, что быстрее, чем они пробовали атаковать, вряд ли возможно.
– По-пластунски? Тоже не выход…
И следующий день не принес успеха. Все попытки атаковать пресекались мощным минометным и пулеметным огнем гитлеровцев. В полку Гогичайшвили за двое суток боев из шестисот штыков осталась одна треть.
Полковник Гришин дал один день передышки, как раз в этот день пришло пополнение – четыреста человек. И снова начались атаки, одна за другой.
На четвертый день боев на НП полка Гогичайшвили приехали полковник
– Где командир полка? – спросил Гришин в штабе.
– У артиллеристов.
– Шапошников, почему у тебя люди не атакуют, а лежат? – спросил Гришин, глядя в бинокль на заснеженное поле боя.
– А они и не встанут, товарищ полковник. Они убитые, – с трудом сдерживая горечь, ответил Шапошников. – За вчерашний день тоже семьдесят восемь убитых и сто двадцать семь раненых. И так – каждый день.
Полковник Гришин молча продолжал смотреть в бинокль, хотя и так были видны десятки застывших на снегу фигурок.
– Подготовим атаку, поднимем людей, пройдем немного – немцы нам по носу, – продолжал Шапошников, – сильнейший пулеметный огонь. Люди четвертые сутки в снегу, и днем и ночью. Огневые средства противника не подавляются совершенно.
Полковник Гришин вспомнил цифры потерь в других полках за вчерашний день: у Фроленкова – сто убитых и сто сорок пять раненых, у Тарасова – семьдесят убитых и сто восемьдесят раненых.
– Приказ остается прежним, – сказал он Шапошникову, – ты же должен понимать: и на меня давят сверху! – Глаза у Гришина сверкнули болью и обидой, он отвернулся, скрипнув зубами.
Политрук Андрей Александров после лечения в госпитале в свой полк вернулся в разгар боев. По дороге на фронт ему удалось заехать домой, поэтому на передовую он попал с хорошим настроением, свежий и энергичный. Политрук Иван Пилипенко, заменявший его на должности комсорга полка, как раз уехал на курсы, и Андрей вновь стал комсоргом.
Когда он пришел в батальон, которым после гибели Нагопетьяна командовал лейтенант Максимов, там готовились к бою. Наступление было назначено на 13 часов, но гитлеровцы, заметив, что батальон русских накапливается для атаки в ложбинке, начали сильнейший минометный обстрел. Только Андрей успел перекинуться с комбатом парой фраз, как Максимова ранило осколком близко разорвавшейся мины.
– Ну вот, политрук, командуй теперь ты, раз здесь оказался. – Лейтенант, морщась, зажимал ладонью плечо, куда попал осколок.
– Санитары, быстро в санроту комбата! – крикнул Андрей и побежал в цепь. «Человек сто пятьдесят нас», – быстро прикинул он, оглядев ложбинку и поле, в котором залег батальон.
Гитлеровцы, не менее сотни, треща автоматами, быстро приближались, несмотря на глубокий снег.
Никакой проводной связи с ротами не было, и Александров лишь перебежками успел обойти участок обороны роты – метров триста-четыреста.
Первую атаку немцев они отбили довольно легко. Гитлеровцы отошли в овраг. Через полчаса они полезли снова, еще напористей. Отбили ее – через полчаса третья атака. И опять немцев поднялось не менее сотни.