Мы не расстанемся
Шрифт:
Надя подавила улыбку.
— Ты не можешь просить об этом.
Элли опять сверкнула глазами.
— Еще как могу. Я ненавижу этого слизняка.
— Может быть, но это ваше дело, меня не вмешивай.
— Ты издатель и владелец газеты, значит, ты босс. Ты можешь все, и никто ничего не скажет, боясь потерять работу.
— Элли, ты сама понимаешь, что было бы несправедливо наказывать Джона за случайное происшествие.
Эльвира надулась.
— Если бы папа был здесь,
— Могу сказать лишь о себе: я не намерена никого увольнять.
Из карих глаз Элли брызнули слезы.
— Ты любишь только свою дурацкую газету.
— Неправда, — запротестовала пораженная Надя. — Я люблю много чего другого и прежде всего тебя.
— Тогда отвези меня обратно в Лос-Анджелес к моим друзьям, в мою школу, ко всем тем красивым вещам, которые у меня были, пока мы жили там.
— Теперь наш дом здесь, Эл. Помнишь, как мы говорили о необходимости перемены места?
Элли заплакала вовсю.
— Я больше не хочу жить здесь. Здесь нет пляжа, у здешнего дурацкого телевидения только несколько каналов, а люди смотрят на меня как на чучело только потому, что я нездешняя.
Надя слышала уже похожие жалобы и не знала, как на них отвечать. Но ее дочери больно, а Ален наблюдал за ними со слишком большим интересом.
— Ну Эл… — Ее прервал новый, еще более бурный поток.
— Ненавижу Орегон! Он скучный, бестолковый и… и зеленый. И я ненавижу тебя за то, что ты привезла меня сюда.
Надя замерла, пораженная, но ею тут же овладел гнев. Элли зашла слишком далеко. Можно понять разницу во взглядах, но смириться с неуважением — никогда. И неважно, от кого оно исходит, — от бывшего мужа, от ее сотрудников или от собственной дочери. Но не успела она и слова сказать, как Ален буквально оттер ее в сторону.
— На-ка, детка. — Он вынул из кармана леденец на палочке и развернул его. — Пососи и не скандаль, пока я побеседую с твоей мамочкой в своем кабинете.
К изумлению Нади, Элли повиновалась. Но Ален не дал ей времени на удивление и притащил в свой кабинет, прежде чем она сообразила, что происходит.
— Садитесь, — приказал он, указывая на один из двух стульев перед большим письменным столом, а сам опустился на край стола, сложил могучие руки на груди и спокойно уставился на нее. — Послушайте, что я вам скажу. Физически ваша дочь в порядке. Не могу сказать того же о ее эмоциональном состоянии. Она была здорово расстроена, когда я привез ее сюда.
— Еще бы она не была расстроена! Ее сбил с ног парень вдвое крупнее ее.
— После того как она обозвала его тупой, уродливой крысой.
— Кто вам сказал?
— Миссис Бритл. Как я понял, Элли ни с кем здесь не дружит, и ей тяжело
Он-то знал, что это такое. Каково обнаружить, что твои друзья не желают тебя знать.
— Бэтти сказала мне, что у Элли довольно властный характер.
— Если вы имеете в виду, что она способна позаботиться о себе, это так. — Надя излучала гнев как тепловую волну.
— Я говорю о другом. У нее репутация задиры, злой на язык, не стесняющейся дать всем понять, как она не любит Орегон в целом и своих одноклассников в частности.
— Не смешите меня. В Элли нет ни капельки злобы.
Надя смутилась и, на его взгляд, стала намного симпатичнее, чем вчера. С медицинской точки зрения. Лично же он предпочел бы видеть ее облаченной в розовую фланель и взирающей на него из постели.
Когда кремовая кожа Нади, едва прикрытая красным шелком, начала оживать в памяти, Ален напомнил себе, что она пациентка, а сейчас еще и мать пациентки и, следовательно, запретный плод.
Чтобы не забывать об этом, он обошел стол и уселся в кресло. А чтобы его не настигал аромат ее духов, откинулся вместе со спинкой к стене.
— Я не говорю о злобности, — Ален спокойно встретил ее напряженный взгляд, — но Элли, явно трудно приспосабливаться к новой обстановке.
— На ваш взгляд.
— Да, на мой профессиональный взгляд.
— О, я и не подозревала, что вы еще и детский психиатр, — язвительно заметила Надя, чем едва не вызвала его улыбку.
— Сегодня мы называем себя семейными врачами.
— Ах извините меня.
— Извинение принято.
Надя постаралась проигнорировать сочувствие в его глазах, но не сдержала подергивания губ.
— А меня вы, конечно, считаете слишком пристрастной матерью?
Ален приподнял брови, словно давая понять, с каким вниманием отнесся к ее вопросу. И она сообразила, что ей в нем нравится.
— Пожалуй, есть немного, — задумчиво проговорил он. — Но мне понятен ход ваших мыслей. Эльвира может быть истинным наказанием, но она же умненькая и нежная девочка, и ее легко избаловать.
Надя громко вздохнула.
— Вы хотите сказать, что во всем виновата я? Так позвольте вам заметить, что воспитывать ребенка одной в наши дни — это вам не прогулка под луной. Но, как мне помнится, сами-то вы не очень стремились попробовать…
Ей не дал договорить смех, похожий на ворчание, немного застенчивый, но все же смех. Смеялся человек, отнюдь не склонный смеяться.
— Хватит, сдаюсь, сдаюсь! — С несвойственным его фигуре проворством он вскочил с кресла, обогнул стол, схватил ее за плечи и поднял со стула.