Мы не волшебники, а только учимся
Шрифт:
Маринка улыбнулась и принялась за работу. Она удивлялась себе. Чем дальше, тем меньше нервозности. Денис и Антонио были правы, она зря волновалась. Нет ничего проще, чем пробить оборону человека, который считает себя неуязвимым. Владимир Григорьевич чересчур уверен в себе, за что и поплатится в очень скором времени.
Она вытащила прозрачную папку из-под увесистого тома учебника по экономике, открыла ее и ахнула. Есть. Чистые бланки Горечанской экологической службы, текст липового заявления, несколько копий подлинных документов с подписями и печатями, сопроводительная записка господина
Она перенесла папку на стол, разложила листы и сфотографировала каждый два раза. Потом собрала все документы в том же порядке, закрыла папку и… услышала самые страшные звуки на свете.
Шаги в приемной и скрежет поворачивающейся дверной ручки.
Маринкино тело отреагировало моментально. Она вспрыгнула на папку, а руку с фотоаппаратом убрала за спину. Получилась очаровательная поза хулиганки-соблазнительницы. Сидеть на столе мэра, конечно, неприлично, но все-таки более безопасно, чем стоять у стола с кучей компрометирующих документов и фотоаппаратом.
Дверь медленно открылась, и Маринка приготовилась вывалить на голову вошедшего наигранное удивление по поводу того, что он — не дорогой Владимир Григорьевич.
Однако притворяться не пришлось. К Маринкиному величайшему ужасу, человек, который вздумал заглянуть в кабинет мэра, был не кто иной, как его полноправный владелец.
6
Владимир Григорьевич был без пиджака. Рубашка расстегнулась. Широкая, слегка бессмысленная улыбка и неестественно блестящие глаза указывали на то, что Добрышевский успел принять на грудь. Маринке захотелось немедленно спрыгнуть со стола и натянуть юбку на колени, но проклятая папка под мягким местом и фотоаппарат за спиной диктовали иной стиль поведения. Добрышевский удивленным не выглядел, создавалось впечатление, будто стол в его рабочем кабинете каждый день оккупируют молоденькие практикантки в неприлично коротких юбках.
— Добрый вечер, Владимир Григорьевич. Я не надеялась вас увидеть, — сказала Маринка игриво, в полном соответствии с легкомысленной позой.
— Разве Елена не сказала, что я могу задержаться? — Он хлопнул дверью и хозяйским жестом кинул пиджак на диван. — Спасибо, что дождалась.
Маринка запаниковала. Выходит, Добрышевский вернулся на работу только потому, что рассчитывал застать ее здесь. Во что же она вляпалась?
— Елена мне вообще ничего не сказала, — брякнула Маринка.
— Правда? Дрянь. — Владимир Григорьевич подошел к бару. — Хочешь что-нибудь выпить?
— Хочу. — Маринка душераздирающе вздохнула. — Цианистого калия.
— Что? — переспросил Добрышевский. — Прости, не расслышал.
— М-мне все равно. На ваш вкус.
— Думаю, водку ты не пьешь, — рассмеялся он. — Кажется, где-то у меня должна быть бутылочка первоклассного вина.
Владимир Григорьевич полез в бар, и Маринка проворно сунула фотоаппарат к папке. Сидеть на нем было менее удобно, чем на документах, но, по крайней мере, у нее освободились руки.
— Попробуй. — Добрышевский протянул ей стакан с темно-рубиновой
Маринка понюхала вино, поморщилась от едкого запаха и осторожно смочила губы. Напиваться при данных обстоятельствах было глупо.
— Предлагаю тост. За самую очаровательную практикантку в мире!
Добрышевский стоял так близко, что Маринка чувствовала его горячее дыхание, смешанное с винными парами. Если бы не папка и фотоаппарат, она давно бы отодвинулась. Но дракон не имеет права покинуть охраняемый им клад, и Маринка стоически терпела.
— Знаешь, я даже рад, что Ленка ничего тебе не сказала, — продолжил Добрышевский после внушительного глотка. — Раз ты ничего не знала, значит, ты здесь по собственной инициативе.
Маринка смиренно улыбнулась.
— Ты не представляешь себе, как это приятно. По сравнению с тобой я старый, потрепанный жизнью человек…
Добрышевский рисовался и напрашивался на комплименты. Маринка понимала, что, как только он закончит говорить, он приступит к действиям, и поэтому попыталась растянуть беседу:
— Что вы, Владимир Григорьевич, не говорите так. Вы очень интересный мужчина. Весь Горечанск от вас без ума.
— Что значит какой-то паршивый городишко по сравнению с твоими глазами? — воскликнул он с пафосом и взял Маринку за подбородок. — Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.
Обольститель из Добрышевского оказался не хуже, чем политик. Все жесты и слова были выверены до секунды. Поворот головы, бархатный взгляд, хватающий за сердце, приличествующая случаю дрожь в голосе… Если бы не обстоятельства, Маринка бы купилась. Но ребро фотоаппарата безжалостно впивалось в ее бедро и не давало пасть жертвой мэра-ловеласа.
— Вы очень добры ко мне, Владимир Григорьевич. Спасибо.
— Я говорю чистую правду.
К Маринкиному облегчению, Добрышевский оставил в покое ее подбородок и схватил за руку. Поднес к губам, поцеловал, не отрывая глаз от лица Маринки. Она всерьез задумалась над тем, с какой силой нужно ударить взрослого мужчину по голове фотоаппаратом, чтобы он (мужчина, а не фотоаппарат) отключился.
— Ты великолепно смотришься на столе, — произнес мэр, подпустив в голос сексуальной хрипотцы. — Я вначале хотел пригласить тебя куда-нибудь, а потом решил, что здесь, в кабинете, будет гораздо романтичнее.
Он придвинулся к Маринке вплотную. Она отклонилась назад так далеко, как смогла.
— Вам не кажется, что мы немного спешим?
— Разве? Мы знаем друг друга целую неделю. Мы взрослые люди. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
— Д-да… но я не могу… так, сразу…
Добрышевский словно не слышал ее.
— Знаешь, я давно мечтал о чем-нибудь в этом духе, — прошептал он, обнимая Маринку за талию. — С тех пор как Клинтон и Моника… Помнишь ту историю?
Парализованная ужасом Маринка смогла только кивнуть.
— Мэр ведь ничем не хуже президента, правда? Это так здорово… разбавить серые рабочие будни…
Добрышевский отодвинул Маринкины волосы и собрался поцеловать ее в шею. Она вздрогнула и уперлась ладонями ему в плечи.
— Не забудьте, чем это закончилось для Клинтона!