Мы, Николай II
Шрифт:
– Завтра, пожалуй, – затягивать процесс было явно не в моих интересах. От трагической гибели меня отделял ещё весьма внушительный временной промежуток, но хотелось начать действовать немедленно. Пока мои ручки не были связаны обязательствами перед различными Думами, Парламентами и Учредительными собраниями, я мог действовать оперативно, единолично принимая решения. А решения Государственного Совета, с Великим князем Николаем Михайловичем во главе, носили характер, как я понял, скорее рекомендательный.
Витте оставил три аккуратные стопочки бумаг. К моему огромному удивлению, информация
Впечатление от знакомства с господином Витте (слово «товарищ» к нему было совершенно неприменимо) в целом было положительным, хотя явно этому человеку нужен был «хозяин», иначе он вполне мог сесть на шею, что в мои планы явно не входило. Простились мы весьма дружески. Понятно, – у каждого человека, как и у любой медали, всегда есть две стороны, но, в любом случае, это будет человек, мною возведённый на самую вершину бюрократического Олимпа. Мой человек.
Я протянул руку, Витте уверенно пожал её, его ладонь была мягкой, сухой и сильной. Не желая более тратить моё время, он развернулся и направился к двери.
– Сергей Юльевич, простите, позвольте задать крайний на сегодня вопрос. А как Вы охарактеризуете нынешнего председателя Комитета министров?
– Наша государственная система, как я заметил, очень ценит и привлекает чиновников, которых я называю оловянными. От тысяч таких же оловянных чиновников Иван Николаевич очень отличается…своими пышными баками.
Мы оба искренне расхохотались.
Вторым моим посетителем в этот день, как и было намечено, стал Иоанн Кронштадтский, а в миру – Иоанн Ильич Сергиев. Он был очень бодр для своего возраста и выглядел не по годам молодо, на лице светилась обычная приветливая улыбка. В одной из книг, прочитанных мною этой бессонной ночью, я уже прочитал, что «самый внешний вид отца Иоанна был особенный, какой-то обаятельный, невольно располагавший к нему сердца всех: в глазах его отображалось небо, в лице – сострадание к людям, в обращении – желание помочь каждому». Это было истинной правдой. Особенно меня поразили глаза – чистые, светлые, смотрящие словно вглубь тебя и видящие твою душу насквозь.
– Тяжёлое бремя взвалили на себя, Николай Александрович. Путь то по лезвию бритвы – шаг вправо, шаг влево и падение в пропасть ждёт со всей державой вместе. Я буду молиться за Вас, ибо если не проявите должной осмотрительности и дела великие не свершите, конец Ваш вижу терновым венком мученика увенчанный.
– Благодарствую, отче, – направь, вразуми, открой тайные смыслы мира земного.
– Просты смыслы нашего мира – вера, надежда и любовь. Вера в Бога, в свой народ, в силы собственные, надежда на лучшее и светлое и любовь к ближнему, чтобы дела великие смысла не потеряли.
– Отец Иоанн, говорят,
– Войны ждут – сначала с Востоком, потом с Западом, а потом и того ужаснее – внутри страны брат на брата с топором кровавым поднимется…
– А можно ли это как-то изменить?
– «От упорных трудов – всегда прибыток, от пустословия – лишь нужда», «Что бы вы ни делали, трудитесь от всей души – как если бы это было для Господа, а не для людей», – так гласит Библия, – Царь есть пастырь для своих подданных, то есть пастух, а потому от трудов его и жизнь каждой овечки Божьей зависит, – Иоанн грустно улыбнулся, его взгляд внезапно затуманился и совсем другим голосом – глубоким и низким он внезапно добавил: – Попытаться Николай можно, но учесть надо бесконечное число факторов.
Я испуганно взглянул на Иоанна, но туман в его глазах уже рассеялся, и они вновь сверкали, источая любовь и свет.
– Что Вы сказали, отче? Я последнюю фразу не расслышал.
– Каждую овечку беречь надо, запомните Ваше Величество, ибо не волк Вы, а пастух!
– Буду обращаться за мудрыми советами к Вам, не откажете?
– Как же можно отказать помазаннику Божьему. Если смогу – помогу. Душа моя открыта для Вас, Государь. Работайте на общее благо, а я молиться усердно буду за Вас, семью Вашу царскую, за скорейшее появление наследника, да за каждого человека грешного в стране нашей…
В этот день мне удалось встретиться с ещё одним человеком – министром внутренних дел Иваном Логгиновичем Горемыкиным. Явился он не один, а со своим другом и покровителем обер-прокурором Святейшего Синода Константином Петровичем Победоносцевым, что уже само по себе вызвало моё скрытое раздражение, ведь я планировал разговор один на один. Образ Победоносцева был мне всегда неприятен, ещё со школьного курса истории. В моём понимании это был не живой человек, а какой-то Мороз Морозович, сковывающий действия и намерения окружающих. В своё время он очень удачно дополнял Александра III, но в данный момент являл собой день вчерашний, во-всяком случае для меня – хорошо знающего развитие предстоящих событий.
– Ваше Величество, – скрипучим голосом начал Победоносцев. – Мы явились по Вашему указанию.
– Я Вас, Константин Петрович, сдаётся мне – не вызывал.
– Обер-прокурора в дни смутные и переломные и звать не надо, сам явится, – молвил Победоносцев, и как-то странно заскрипел, возможно этот звук у него означал смех.
– Иван Логгинович, – демонстративно обратился я к Горемыкину, который, глядя на нас, медленно и заботливо разглаживал свои огромные седые усы. – Не устали Вы от трудов праведных на такой беспокойной должности?
– Иван Логгинович, – вновь заскрипел Победоносцев, – человек недюжинных сил и способностей. Равно, как и я – Ваш покорный слуга. Мы от отца Вашего Вам даны для продолжения его дел и воплощения планов и замыслов.
– Боюсь, уважаемый господин Горемыкин, Вам, да и Вам, не менее уважаемый Константин Петрович, – гневно взглянул я на Победоносцева, – придётся попрощаться со своими должностями, так как планируемые мной изменения в жизни государства и общества вряд ли придутся вам по вкусу.