Мы остались молодыми…
Шрифт:
Жаль расставаться с приобретённым в горах кубком из рога то ли дикого барана, то ли горного козла. Не такой он и тяжёлый, но несколько длинноват и изогнут, поэтому неудобен.
– Братцы! Кому нужен кубок с инкрустациями? Не пожалеете. Век вспоминать меня будете. Никто не покупает? Жаль… Тогда дарю на память бесплатно, кто возьмёт?
Кубок обходит по кругу через все руки, вызывает общее восхищение и летит в кучу ненужных вещей. Народ бывалый и на уговоры не поддался. Хороший был рог, с цепочкой.
Старший сержант Михаил Котов – симпатичный москвич с Замоскворечья, поклонник медсестричек, раньше всех без сожаления расстался со
– Друзья, если к этому барахлу, – он кивнул на откинутые в угол вещички, – добавить кое-что из наших продуктовых запасов, немного урезав пищевой рацион, то можно торжественно отметить праздник «Первое Мая», совместив с прощальным ужином. Для этого выменять что-нибудь «укрепляюще-согревающее», как говорил классик Иван Сергеевич Тургенев. Или кто против?
Против не было. Котов и Жилкин произвели вылазку в соседний посёлок, где находился рынок. Часа через три они вернулись с «укрепляюще-согревающим». Запас продуктов заметно убавился. Успокаивало то, что пшено и подсолнечное масло в тыл никто не брал, также как противогазы и стальные каски.
На третий день первым заворчал тощий Федя Зайцев:
– Не улетел ли капитан Сорока без нас? У меня ощущение полного одиночества, как на острове Робинзона Крузо.
Все эти дни, пока мы находимся в Тарасовке, капитан заскочил к нам только один раз и то ненадолго. Остальное время пропадает по оперативным делам в штабе.
– А правда, что с ним? – встрепенулся Иван Притыкин, его голубые глаза округлились, – где капитан? Без него скучно, может чего вкусненького привезёт, а то с едой туговато.
Все засмеялись. В тёмной прихожей, тамбуре, приспособленном под каптёрку, находился большой мешок чёрных армейских сухарей, мясные консервы и полный ящик гороховых концентратов. Наслаждайся сколько душе захочется. О нехватке пищи не может быть и речи. Гороховые концентраты нас просто выручили прошлым летом, когда нас бросили на Кавказ. Тёмной ночью подняли батальон по тревоге, посадили на от¬крытые грузовые автомашины и привезли на какую-то подмосковную станцию. Там погрузились в красные коробочки-вагоны, дали нам «зелёную улицу» и понеслись мы почти без остановок на юг. Батальонная кухня шла где-то вторым эшелоном: прозевали интенданты. Мы остались на сухом пайке.
На редких остановках стояли пять-десять минут – это и есть «зелёная улица». Только на костре у вагона начнём в котелках варить рисовую или пшённую кашу, как слышим команду: «Но вагонам!». Хватаешь котелок, еле успеваешь раскидать костёр, ребята уже на ходу за руки втаскивают тебя в вагон. Едешь целый перегон – километров двести, часа три-четыре – с уже остывшей и сырой кашей в руках. Снова остановка: то ли меняют паровоз, то ли в него воду заливают, разведёшь огонь и опять: «По вагонам!». А каша всё сырая! Так продолжается много часов, хочется есть, крупа только пухнет, начинает вылезать из котелка, но по-прежнему неготовая.
Наконец, кто-то додумался сменить «меню». На каждой станции, полустанке в войну обязательно была колонка с краном горячей воды – кипятком. Недоварившуюся кашу на остановке отдали людям, взявшим её с радостью: всюду было голодно, а освободившиеся котелки налили кипятку и бросили туда гороховый концентрат, который моментально заварился, добавили туда накрошенные ржаные cyхари, размешали ложкой… спасены!
Федя Зайцев продолжает
– Ржёте! А про то не думаете, что нам пора вылетать! Так и война без нас кончится. Ночи с каждым днём становятся всё короче, а лётчикам она длинная ох, как необходима!
– Самолёты и днём вовсю летают, даже спать мешают, – вставляет Иван Притыкин, считающий сон лучшим отдыхом.
– Так то, истребители и штурмовики, а нашим почти беззащитным транспортным тихоходам нужна ночь, чтобы успеть затемно перелететь обратно линию фронта, пока их днём не сбили фашисты. Сбрасывать нас будут за тридевять земель и без подскока.
Зайцев видит удивление в глазах Притыкина и поясняет:
– Подскок – это посадка на промежуточном аэродроме возле линии фронта, чтобы сэкономить ночное время, – Федя на минуту замолкает, потом вновь вспыливает: – и сухари мне ваши надоели, как пареная редька, у меня от них икота возникает, а от «второго фронта» изжога мучает.
Наши союзники по войне с фашистами англичане и американцы второй год затягивали высадку своих войск во Франции, и солдатский юмор назвал американские консервы с тушёнкой и колбасой, присылаемые нам по лендлизу, «вторым фронтом».
Раз Феде Зайцеву надоели даже мясные консервы, то безусловно, только по одному этому, наступило время вылетать. Мы все знаем слабость Феди к еде. Запасов он не терпел. Бывало выдадут паёк сахару и чаю на полмесяца вперёд – на перевалах с подвозом было сложновато – он пересыплет сразу все в котелок, зальёт горячей водой и выпивает этот сироп. При этом мрачно смотрел из-под нависших густых чёрные бровей и приговаривал: «не ждите, сахару вам не достанется». И всем вспоминался минёр, подорвавшийся при разминировании танкового прохода. В его вещмешке в блиндаже нашли большую торбу с сахарным песком. Обычно у нас, если кто не ел чего-нибудь, были такие оригиналы, или не курил, таких было больше, то отдавали свою порцию товарищам. Просто отдавали. С этим минёром был непонятный случай, домой отправить посылку он не мог – родные его были в оккупации – хотел «обменять» на деньги? Так они нам были не нужны, да и как в нашем положении можно знать, что будет завтра? Шли тяжёлые бои и каждый час уносил солдатские жизни. Вот и Федя съедал все сегодня, что можно было не оставлять на другой день.
– Братишки, надо передать по рации в штаб, что просим поскорее отправить на задание, но это вторым моментом, а то они обидятся, что мы им вроде даём указание. Первым пунктиком для вескости сказать, что паёк съеден, появилась слабость в теле. Заодно попросить разрешение начать заготовку продуктов в посёлке среди туземцев. Это как семибалльный шторм должен подействовать на начальство. Оно страх как «любят» такую самодеятельность! – без тени улыбки выдал Николай Жилкин, шутник и балагур, как все одесситы.
– Слишком длинно, врежут за засорение эфира, – отозвался Павел Киселёв, тоже минёр, высокий голубоглазый гимнаст из Саратова, молчаливый, спокойный, невозмутимый и хладнокровный до крайности, до удивления.
Своей репликой Павел поддержал идею Николая, и она была с восторгом принята всеми. Над текстом радиограммы долго спорили и смеялись. Отметали десятки всевозможных вариантов, как неподходящих.
– Пришлите провиант для тыла отряду Сороки, – наконец предложил Лёша Крылов, молоденький, но уже бывалый партизан, рыжеватый паренёк с коноплятинами на носу и щеках, общий любимец, запевала и кладезь ФРОНТОВЫХ И ЛИрических песен.