Мы побелили солнце
Шрифт:
– А реально ее как зовут?
– А реально – Ульяна Яковлевна. Но по имени ее никто не зовет.
Я поправляю очки и посильнее натягиваю капюшон. Мельком смотрю на видео. Эта нудятина будет идти еще целых девять минут…
– А ты как… – шепчу, – в физике шаришь?
– Ну, – она смеется, – на четверку вытягиваю. И то за счет конспектов и презентаций. Она презентации любит, хотя вообще в компах не разбирается. Слушай, а ты… – она отрывается от узоров в тетради и смотрит на меня со всей серьезностью. –
– Не вместе. Он просто мамин мужик.
– Он прикольный, – серьезность мигом спадает, и она снова улыбается. – Нас один раз училка по инглишу за ним отправила, мы тогда впервые у него побывали. У него такая каморка уютная. И ноут есть. У него этот… Шрек на рабочем столе.
– Шрек?
– Ну да, когда в мультике он из туалета выходит. А еще Игорь Палыч меня учил камерой профессиональной пользоваться! Это давно было, в классе седьмом. Меня заставили мероприятие снимать и эту штуковину дали, а я ее даже включать не умела.
– И че, он научил?
– Да. Он даже рассказал, как правильно снимать, чтобы камера не тряслась. Нужно чуть податься назад и упереться локтями в живот, а ленточку от фотика повесить на шею. Она натянется, и будет что-то типа штатива. Только в такой позе устаешь быстро, потом руки как деревянные…
– А он откуда знает? Он же не фотограф.
– Ну, наверное, их этому учили… А ты чего его сам не спросишь? Ты же с ним живешь.
Хмыкаю. Натягиваю на подбородок воротник, машинально пряча поджатые губы.
– Он со мной не общается.
– Вообще?
– Практически.
– А… мать?
Только хмыкаю. Кажется, эта девчонка начинает лезть мне в душу. Разве я обязан отчитываться ей обо всем?
– Зато вы теперь и в школе видеться будете, – Яна задорно взмахивает рукой. – Может, сблизитесь…
Фыркаю. Очень нужно мне с ним сближаться. Скоро мать его кинет, как всех своих ухажеров – вот тогда и посмотрим, кто над кем посмеется.
– П-с-с, Дэн, – вдруг вылетает сзади.
Медленно оборачиваюсь и натыкаюсь на широкое улыбчивое лицо, похожее на морду мопса.
– Дай очки погонять?
Вскидываю средний палец и машу им перед мопсовской мордой.
– Ну дай! Я же верну! – пацан даже не обижается и толстыми пальцами, заляпанными чем-то жирным, сцапывает очки с моего носа и надевает на свой. – Тебе жалко или че?
А что происходит дальше, я помню как в тумане.
Кажется, я вскакиваю, вмиг ощутив себя раздетым и уязвимым. Мной уже движут животные инстинкты выживания; я бьюсь отчаянной мышкой против человека – ни на что не способной, но дикой и жаждущей жить.
Кульминацией становится, когда нас с Мопсом оттаскивает друг от друга Колобуся. Правда, Колобуси я не вижу, а вижу только ядовито-банановое пятно, которое кислотной каплей отпечатывается на веках и разъедает их, даже
– На уроке! – с таким низким голосом Колобуся умудряется визжать! – Драться! При учителе! Даня, вот так ты вливаешься в коллектив?! Сел сейчас же на место!
– Пусть он очки вернет!
– Очки ты заберешь у меня только с матерью! – из жирной руки Мопса они кочуют в сморщенную ладонь Колобуси. – На уроках положено сидеть в школьной форме, но никак не в дискотечном прикиде!
Ноги врастают в пол. В последний раз у меня так кружилась голова, когда я спустился на землю после бешеного аттракциона, что приезжал к нам в деревню на День защиты детей.
– Верните.
– Живо садись на свое место, Решетняк!
– Верните!
– Не повышай голос!
И нервы лопаются воздушным шариком.
Находиться в этом классе, где на тебя буквально давили и тыкали в глаза желтым, сил больше не было.
Я срываюсь. Под восторженный вой детей выхватываю очки у Колобуси, вылетаю из класса, нахожу туалет и падаю перед унитазом. Нет, меня не рвет – тошнота и головокружение медленно проходят. Я лишь пытаюсь отдышаться в этой стерильно белой и пропахшей хлоркой кабинке. Скоро меня начинает бить мелкая дрожь, а на лбу выступает пот, но это скорее от облегчения.
Пошатываясь, я с трудом поднимаюсь на ослабших ногах. Шмыгаю носом. Надеваю очки.
А все-таки дна и вправду нет. Как тогда объяснить, что с каждым днем я проваливался все глубже?
Выжидаю еще немного. Не хочу попадаться на глаза Колобусе или кому-то еще.
Просачиваюсь по коридору, добираюсь до маленькой дверцы рядом с учительской и взмокшей рукой в нее колочу. Но не жду, когда Игорь откроет, а просто врываюсь к нему и обессиленно прислоняюсь к стене.
Желтых цветов у него нет. Сама каморка тесная, но по-домашнему обставленная. В самом углу компьютерный стол, заставленный кружками; в другом – маленький диванчик, который застелен цветастым пледом и на который небрежно брошена ветровка; а около двери – шкаф со всякими проводами, фотоаппаратом и зарядками, а еще с чайником, пакетом конфет и вазочкой с овсяным печеньем.
– Данко?
Он сидит за ноутом, и я краем глаза замечаю, что у него открыт диалог в ВК. На меня он смотрит уже без былой неприязни, лишь с легким удивлением. Самое смешное, что и на работе он был в той же самой футболке с Цоем и в тех же самых поношенных джинсах.
– У физички звук опять пропал? – разворачивается ко мне на вращающемся стуле, сложив руки на груди.
– Отведите меня домой.
– Тебя? Домой? А у вас сегодня один урок, что ли? Даже он еще не закончился.
– Какая разница?! Я домой хочу! Игорь Палыч!