Мы погибнем вчера
Шрифт:
– Не без этого! Два креста, четвертой и третьей степени имею. Может, и больше было бы, да революция случилась. Первый за разгром батареи австрийской еще в четырнадцатом году под Гнилой Липой, а второй за то, что охотником в тыл ползал и офицера приволок венгерского. Как сейчас помню, как тот полк назывался – Бештерчебаньярский гонведный, прости Господи!
– А после революции куда?
Дед Кирьян спокойно посмотрел на парней:
– А наш полк 'череп и кости' в июле семнадцатого надел и на Румынский фронт отправился. А в ноябре хохлы к своим подались А я в бригаду
– К какому Михаилу Гордеевичу? – недоуменно спросил
– Эх, комсомолята вы неграмотные! К Дроздовскому, какому же еще?
Повисла тишина.
Оказывается, перед парнями сидел бывший белый унтер-офицер.
– Чего комсомольцы? Напугались? Не боись, ни немцам, ни полицаям я вас не сдам.
– Да не комсомольцы мы…
– Не комсомольцы, а в Бога не веруете, я уж заметил, ни разу не перекрестились.
А не сдам я вас, потому что, во-первых, все мы русские и с германцами война, а во-вторых, к нынешней Советской власти у меня боле претензий нет. Хоть она и поганая – все одно, от Бога. После гражданской меня не тронули. Офицером я же отродясь не был, так что отпустили на все четыре стороны. Двинул я в Юзовку, ныне Сталино, устроился там на шахту. Году в двадцать третьем это было. Точно. Мне тогда тридцать пять лет стукнуло. Вот там Нюрку-то я и встретил…
Виталик быстро посчитал, получилось, что деду то сейчас всего-то пятьдесят четыре… И никакой он не дед, спрятался за бородой…
Тем временем, хозяин продолжал:
– А в двадцать восьмом у нас аресты начались. Одного за другим инженеров стали арестовывать, мастеров, рабочих некоторых.
– За что? За то, что в белой армии служили? – спросил Захар.
– Ну, тогда у нас пол-страны за это посадить можно было. Некоторые по два-три раза со стороны на сторону переходили. А, между делом, у зеленых хулиганили.
А в Юзовке из-за чего началось? На угольных шахтах ЧП случались, чуть ли не ежедневно. То оборудование сломается, то обвалы, а уж прогулы так постоянно. А почему? А потому, как большая часть рабочих не имела никакой квалификации. Владели лишь ломом и лопатой в совершенстве. Впрочем, новую технику закупали, только работать на ней было некому. А начальство сверху только 'давай, давай' и лозунги – пролетарский натиск, да пролетарская смекалка… Начальству 'вредительство' и приписали. А кто знает, может и было то вредительство, а может и не было. И меня арестовали. Полгода в Юзовской тюрьме просидел до суда. Потом год дали. И три поражение в правах. Ох, и зол я тогда был. Контрреволюцию мне простили, а вот то, что не сообщил ГПУ о заговоре бывших владельцев, осудили. А я что знал? Ничего, кто-то из своих анонимку написал…
– Каких еще бывших владельцев?
– Я фамилию только одного помню, Колодуб, что ли? Остальных не помню. Но то, что они инженерами работали – это точно. Рабочие на них злы были очень. Они расценки понизили, а нормы выработки подняли. Весной двадцать седьмого. После освобождения мы с Нюркой сюда приехали. Подальше от людей. Я лесником устроился. Он по хозяйству. А в тридцать пятом Советская власть и начала кончаться, Слава, Тебе Боже
– Как это кончаться??? – у Захара и Виталика аж челюсти отпали.
– А вот так и начала, когда товарищ Сталин к стенке поставил бандитов революционных да тех, кто церкви разрушал. Тухачевского, сволочь эту расстрелял, Блюхера туда же. Жидов Троцкого, Каменева да Зиновьева туда же, в штаб к Духонину отправил. Да всякой мрази по мелочи.
– Так вроде же всех брали, и белогвардейцев бывших тоже, кулаков там.
– Лес рубят – щепки летят. Так, кажись, в народе говорят? Товарища Сталина бы в четырнадцатый год, вместо царя-батюшки, так мы ту войну-то не проиграли бы.
– Так и сейчас вроде, не у Берлина, дед Кирьян, а?
– Так и германец нынче сильнее и на один фронт воюет, не на два. Я, когда Нюрку осенью хоронил, мимо большака шел полдня. Видел, как колоннами к Москве шли. И все справное у них – не скрипнет, не брякнется. Хари у всех здоровые! Харч богатый имеют. Да и нашим не брезгует. Тогда гуся у меня поймали, литру пшеничной водки нашли. Сидят, жрут и тут же, прости меня грешного, пердят за столом, хохочут и твердят все: 'Зонхайт! Зонхайт!' – на здоровье, значит. Мочились, сволочи, прямо в сенях. Неделю их запах поганый отмывал. Потом такой костер в печи устроили, чуть дом не спалили. А перед сном разделись бесстыдно, и давай вшей ловить. Тьфу.
Потом дед помолчал и продолжил:
– Вот и выходит на круг, что сила силу ломит и плакать не велит. Так то… С конца лета все на Москву самолеты шли. Каждый час. Вечером туда, ночью обратно. Во двор выйду, слушаю – много ли обратно-то возвращаются? А пленных-то… Пленных-то сколько было. Колонны длинные. Но ничего. Плен еще не смерть, а дальше смерти уже ничего, окромя Бога нет. С того света не возвращаются, а из плена, бывает, бегут. Пленный вскрикнет, а мертвый никогда. Ничего. Если народ поднимется, немцам Россию не взять. Вот церкви откроют, да погоны вернут, вот тогда и немцев мы погоним обратно.
Парни переглянулись. Дед-то мужик умный оказался. Как в воду глядел в будущее…
– Ладно, дед Кирьян, погостили у тебя ночку – пора и честь знать.
– Какую ж ночку, милок, вы тут двое суток проспали! – ухмыльнулся бывший унтер-офицер.
– Как двое суток??
– Ну так… Спали сначала беспокойно, а потом как убитые. Я уж волновался, подхожу – ан нет, дышат!
– Винтовку, дед верни! – мягко напомнил Виталик.
– Сначала портки надень, Аника-воин! И оружье я вам дам еще. Тут с неделю назад бой был большой. Я после боя ночью сходил, принес кой чего. Давай-ка, стол-то подвинем.
Они отодвинули стол, под ним оказался квадратный люк в погреб. Парни подняли его, а дед Кирьян зажег свечу.
– Ты, Виталий, больно большой, головой там ударишься, постой у окна, посмотри, мало ли чего, а ты, Захарушка, за мной лезь.
В полу погреба, под слоем соломы, оказался еще один люк.
– Спускайся, да выбирай там чего надо.
Дед оказался запасливым воякой.
Тут тебе и пара наганов была, и связка опять же трехлинеек, и лимонок несколько штук, даже ППШ в наличии.