Мы погибнем вчера
Шрифт:
Капитан подозвал Захара к столу.
– С расстрелом подождем. – Сразу обрадовал он. И это была относительно хорошая новость. – Покажи-ка, придурок, как вы вчера проползли по минному полю.
И ткнул пальцем в замызганную, исчерченную синим химическим карандашом карту.
Захар пригляделся.
– Так чего тут, товарищ капитан показывать. Мы вот между холмов этих и ползли вчера. По ложбинке. Потом колючка была. А что?
– Дуракам везет, говорят в народе… – Задумчиво сказал комбат. – Там мин понатыкано еще с марта. В два слоя. Как вы умудрились, а?
Захар
– Друг твой помер. В курсе? – спросил капитан.
Захар только вздохнул в ответ.
– Толку от него… – раздраженно сказал кто-то из младших командиров. Скорее всего, это были лейтенанты. Командиры рот. 'Надо было запоминать, блин, инструктаж!' – обозлился сам на себя Захар. – 'Сейчас бы понимал хотя бы, кто есть кто'
– Черт с тобой… – словно сам к себе обратился комбат. – А теперь слушай меня, боец Захаров. Сегодня надо взять холмы.
– Мне одному? – растерялся тот.
– МНЕ ОДНОМУ! – рявкнул в ответ командир. – И ВСЕМУ БАТАЛЬОНУ! Атака ровно в половине шестого. В тумане, пока не видно ни черта. Через мины поведешь ты.
– Так я же…
– Лебедев! – снова рявкнул комбат и здоровенный конвоир моментом оказался в блиндаже. – С этого цуцика глаз не спускать. Башкой отвечаешь. И этот… Култышев тоже с тобой за ним пусть глядит в оба. Шаг вправо, влево – сами знаете что. А ты, – снова обратился он к Захару – обязан туда провести нас. Живым останешься – будет тебе грудь в крестах. Или честно за Родину погибнешь. Не сможешь – зароем как собаку и скажем, что так и было. А теперь иди и думай – как тебе быть. У тебя полчаса. Лебедев! – и капитан показал конвоиру волосатый кулак. Тот молча козырнул и выпроводил Захара в туман.
– Лебедев, слышь чего скажу… – осторожно спросил Захар, оказавшись на сыром и холодном воздухе. – Может у вас чай есть тут? Или кофе?
– Ххе… – только и ответил Лебедев. Но повел его в направлении кухни, издалека пахнувшей какой-то вкуснятиной. Вкуснятина оказалась овсянкой…
– …Нету шансов, товарищ капитан! – вздохнул в это время один из 'кубиков' в блиндаже. Тот, который со звездой на рукаве.
– Политрук, шел бы ты делом занимался. – Зло махнул на него капитан. – Вон в тумане газеты подтащили. Раздай. Пусть новости почитают. Мужики обрадуются бумаге на самокрутки. А ты, комроты, останься. Время еще есть, а совет в Филях мне держать больше не с кем.
Политрук накинул плащ-палатку и вышел.
– Шанс у нас есть один. По туману как можно ближе к высоткам подобраться. Но мины, мины… Потому впереди пойдут сейчас старики. Тихо пойдут. Очень тихо. Сколько смогут, столько снимут. В третьей роте вроде сапер есть бывший?
– Погиб позавчера.
– Тьфу, мать… – ругнулся комбат. – Идиотизм. Сто пятьдесят человек на две высотки без артподдержки. Ляжем все. Смысл? А я уж на этого окруженца понадеялся. А гармонист жив?
– Минут десять назад жив был!
– Ладно, свинья не выдаст…
Мокрый полог плащ-палатки, заменявшей дверь, распахнулся:
– Товарищ капитан, старший лейтенант Кутергин в ваше распоряжение прибыл!
На пороге молодцевато отдал честь в новом,
– Оп-па… Вот это хрен с горы! – удивился комбат. – Один старшой или как?
– Почему же один? – протянул пакет Кутергин. – Пополнение привел. 200 бойцов.
– И то хорошо. Щедр комполка нынче, щедр… Ну садись, старший лейтенант. Мозговать будем. Чайку?
А в это время Захар тщательно облизывал после ненавистной, но такой вкусной сегодня овсянки ложку.
Рядом сидел молчаливый Лебедев, флегматично жующий чего-то свое. Сухарь, похоже. Вдруг, в молочном тумане, кто-то крикнул высоким голосом, срывающимся на фальцет:
– Первая рота! Политинформация!
Лебедев неожиданно подал голос:
– Давай, комсорг! Поведай нам новости! – И так же лениво продолжил грызть.
Бойцы рядом немного оживились, но даже не подумали подыматься. Вообще-то по фильмам, подумал Захар, они должны обступить политинформатора и жадно интересоваться новостями.
Из тумана показался пацаненок с торчащей из безразмерной шинели цыплячьей головой.
В руках он нес свернутую газету.
Встав в центре лежащих на мокрой земле бойцов, он развернул ее и, смешно прокашлявшись, начал:
– От советского Информбюро!
УТРЕННЕЕ СООБЩЕНИЕ ОТ 2 МАЯ!
В течение ночи на 1 мая на фронте чего-либо существенного не произошло.
– Удивил! – Засмеялись бойцы! – Вот когда ты, комсорг, самолет пуком собьешь, вот тогда это будет существенное событие! О тебе даже товарищу Сталину сообщат! И сразу в тыл к немцам отправят. Как химическое оружие!
Солдаты в голос заржали, а политинформатор, видимо уже привыкший к насмешкам бойцов продолжил, ни разу не смутившись:
– На одном из участков Западного фронта противник предпринял ряд атак при поддержке танков. Огнём нашей артиллерии и пехоты все атаки гитлеровцев были отбиты. Немцы потеряли убитыми более 400 солдат и офицеров. Уничтожено два танка противника. Захвачены трофеи и пленные.
Снайперы частей, обороняющих Севастополь, за 29 апреля уничтожили 90 солдат и офицеров противника.
– Сюда бы их… Чтоб с высоток гадов посшибали! А то блин ползаем тут как вши беременные… – продолжили комментировать бойцы.
– Пленный солдат 7 роты 176 полка 61 немецкой пехотной дивизии Эрвин Шмоллинг рассказал: 'В феврале меня мобилизовали и послали на фронт. У солдат, недавно прибывших из Германии, нет никакого желания воевать. Они думают о своих семьях и стремятся всеми правдами и неправдами вернуться на родину'.
– Угу… Заметно. – Кто-то подал голос.
– Администрация одного немецкого госпиталя в г. Вена предложила безногим и безруким солдатам, не закончившим курс лечения, немедленно покинуть госпиталь и выехать на родину. На протесты раненых последовало следующее разъяснение: места в госпитале нужны для солдат, которые после выздоровления могут быть снова отправлены на фронт. В этом же госпитале было много случаев, когда тяжело раненные солдаты были отравлены.