Мы - рабочие
Шрифт:
— Андрейка, спой «Бульвары», — лениво попросила Тося.
— Я уж пел.
— Еще...
И снова в тихом дворике зазвучал приятный, бодрый тенор Андрея, старательно подражавшего французскому артисту.
— Не так! — вздохнула Тося.
Андрей обиженно умолк. Аня провела рукой по его темным кудрям.
— Гешка, ослепнешь, — сказала Елена Митрофановна, — Большой уже, а разума нет! Впился в книгу, как комар.
Гешка даже головы не поднял.
— Оставьте, — прошептала, глядя в сторону, Тося. — Человеку хорошо, не мешайте ему...
— Аня, пройдемся? — предложил
Аня весело вскочила, оправила новое платье.
— А дите опять матери нянчить? — упрекнула Елена Митрофановна. Не то чтобы ее действительно тяготили заботы о внучке, но она вообще часто говорила не то, что думала. Сейчас ее огорчило, что эти двое молодых, самые непоседливые в семье, так легко прерывали мирные вечерние «посиделки». Андрей, вздохнув, молча опустился на крыльцо.
Но тихая радость семейного сумерннчанья все равно угасла.
— Сказала, посижу! — сердито крикнула Елена Митрофановна, и Ниночка вздрогнула во сне.
— Идем, Андрейка, — потянула Аня мужа за рукав. — Это мама так сказала.
— Известно! Мать всегда все «так» говорит. Да идите уж с богом, полно свет застить...
Они уже были у калитки, когда услыхали громкий шепот Елены Митрофановны:
— Смотри, Нюська, часок! Мне еще полы мыть на кухне!
Полутемными переулками Аня с Андреем побежали к главной улице. Это был своеобразный клуб на свежем воздухе. Там всегда на тротуарах толпился народ. За открытым окном на втором этаже гремела радиола, а на другой стороне улицы, затененной старыми акациями, танцевали девушки. Из двери магазина «Гастроном» несло спертым, горячим воздухом, словно из печи, полной красных углей.
Проехала поливная машина, и сразу ожили ночные свежие запахи.
За дворцом, у реки, было темно и глухо. Все осталось позади: и белые колонны, и широкие ступени, и неправдоподобно яркие канны, и освещенная статуя девушки на фронтоне, — а тут только влажный песок под ногами, ласковая, теплая волна и говор листьев над головой.
— Как сто лет назад!.. — сказал Андрей и засмеялся.
Аня сидела, раскачиваясь, на тугом проволочном тросе, протянутом от брандвахты к толстому голому платану. Слышно было, как шумит на той стороне Днепра земснаряд. Справа была видна длинная цепочка огней, нет, целое зарево огней - небо над стройкой стало розовым.
Аня нагнулась, взяла камешек и бросила его в реку. Невидимый, он звучно плюхнулся где-то вдалеке.
Аня прислушивалась к ласковому звуку ушедшего в воду плоского камешка и вдруг поняла, почему сегодня ничто не радует ее. Уезжает Оружейников. Она взяла Андрея под руку и повела к скамье под платаном.
— Все уезжают из Каховки. И Оружейников. Я видела его сегодня. Он сказал: нет гидротехника, который не мечтал бы строить Братскую ГЭС.
— Для инженера, конечно, — неопределенно сказал Андрей.
— Но ведь Каховка скоро будет закончена! — сказала Аня. — А что же будем делать дальше?
Этот вопрос не был неожиданным для Андрея. На «Днепрострое» с каждым днем людей становилось все меньше. Строители разъезжались, кто в Донбасс, кто в Куйбышев, кто на Ангару.
А вот Андрей не собирался уезжать
Он рос сиротой. Учился в ремесленном училище. Четыре года был в армии. Демобилизовавшись, приехал в Каховку вместе со своим однополчанином. Здесь он встретил Аню, женился и крепко привязался ко всей ее семье: к матери, к Гешке, даже к нелюдимой Тосе.
Когда при нем заводили разговор об отъезде, он обычно отмалчивался. У него еще не было определенных планов. Работы пока на шлюзе хватало, а потом... Будет расширяться город, уже начинают строить завод электрооборудования, морской порт. Он получил на стройке несколько специальностей: умел работать на кране, водил машину, мог пойти бетонщиком, газосварщиком, не побрезговал бы взяться и за топор. Никогда у него не было тревоги за будущее семьи. «Мы — рабочие! — говорил он с гордостью. — Мы нигде и никогда не пропадем».
Вот и сейчас он усмехнулся.
— Что ты беспокоишься?
— Я не беспокоюсь. Но если такой человек, как Оружейников, уже решил ехать...
— Аня, ты просто молишься на него!
На другой день на работе, разгружая вагон со щебнем, машинально двигая лопатой и не прислушиваясь к болтовне девчат в бригаде, Аня обдумывала неудавшийся разговор с мужем.
Оружейников очень много значил в ее жизни. Первый год в Каховке она работала учетчиком на автотранспорте, и ее главная обязанность заключалась в том, чтобы выдавать талоны привозившим груз шоферам. Летом работа казалась ей приятной. Особенно радовало Аню то, что она была не где-нибудь на задворках, а в самом центре стройки. Все было на виду, и она сама считала себя важным и нужным человеком. Осенью, когда машин стало меньше, это занятие показалось ей почти бессмысленным и тоскливым. Потом начались метели, и с низкого, дымного неба посыпался ледяной дождь. Аня подумала:
«Что же это я здесь стою, на осклизлой куче земли, все одна и одна, словно забытая людьми? Ну, проедет шофер, мелькнет знакомое лицо, а там что? Все делают дело вокруг: возят землю, забивают шпунты, кладут бетон... А я? Вожусь с никому не нужными талончиками. Наступит время, и такие должности, как моя, будут упразднены».
Вот в такую-то минуту и подошел к ней Оружейников. Она и раньше видела его, но разговаривать с ним не приходилось. Он сел рядом с ней, прямо на землю, закурил папиросу и спросил:
— Девушка, что вы думаете делать дальше?
Аня удивилась, как он подслушал ее мысли, и ответила:
— Хотелось бы перейти на другую работу.
— На какую? — быстро спросил он.
— Не знаю, — сказала Аня, и Оружейников принялся ругать ее на все корки. Он говорил, что человек всегда должен знать, чего он хочет, иначе никогда ничего не добьется, что нельзя быть такой слюнтяйкой в восемнадцать лет, чтобы она была готова к тому, что он и впредь, ежедневно, нет, утром и вечером, будет ее бранить. И в конце концов предложил ей идти к нему в управление бригадиром женской бригады разнорабочих.