Мы - рабочие
Шрифт:
Он говорил это каким-то лениво-залихватским тоном, и слушателям его тоже было неловко — никто не смотрел ему в глаза.
— А где вы там жили? Я слышала, в палатках живут? — настороженно спросила Елена Митрофановна.
— Нет, Тося в рубленом доме уже. Девчат и семейных переселили из палаток. Ну мы, как холостяки-одиночки, оставались пока в палатках. Придвинем койки поближе к печке — один бок жарится, другой остывает. На брезенте иней с ладонь толщиной, не соскребешь... Но не в этом причина, — заторопился Иван, глядя на Андрея. — Помнишь, как здесь переживали
— А как там Оружейников? — спросила Аня, и сердце ее сжалось.
— Ну, этому всегда жарко! — оживился Иван. — Мотается, как соленый заяц. Завел пимы выше колен, нос красный.
— Без шапки? — улыбнулся Андрей.
— Ну, разве можно там без шапки! Купил лисий малахай, одно ухо вверх, другое вниз. Тоже живет на птичьих правах. В рубленом домишке для специалистов. Жинка молодая в положении, уехала до весны к матери в Запорожье.
— А правда, Тоська здесь вот пишет, будто у вас хлеб мороженый? — спросила Елена Митрофановна.
— А чего особенного? Конечно, рубаем топором. На раскаленную плиту положишь — оттает, еще какой вкусный! — как будто о самой обыкновенной вещи, весело сказал Иван.
— О, господи, царица небесная! — вздохнула Елена Митрофановна, глядя куда-то вдаль.
— За Тоську не переживайте. Она там устроилась хорошо. Лес возит на трелевочном тракторе.
— А что я вас спрошу, — напряженно сказала Елена Митрофановна. — Все ваши хлопцы обратно приехали или остался который-нибудь?
Иван не понял скрытого значения ее слов. Он покраснел и сказал:
— Хлопцы остались. А мы с Костей тоже поработаем тут до весны — и обратно на Ангару.
Когда Иван ушел, все легли спать, но уснуть никто не мог. Переговаривались через полуоткрытую дверь, долго вертелись на кроватях. Уже начав задремывать, Аня вдруг услышала, что мать встала, прошлепала босыми ногами к выключателю, зажгла свет, взяла со стола письмо Тоси и снова легла в постель.
— Разволновалась... — прошептал Андрей. — Ведь она просто сохнет по Тоське. Плачет?
Они прислушались.
— Нет, вздыхает только. Сворачивает письмо.
Слышно было, как трещал конверт.
— Молодец, Тося! — зашептал Андрей. — Правильно живет. — Он помолчал. — Ты подумай, Аня, — мечтательно сказал он, — какая там будет гидростанция, в десять раз больше нашей, Каховской! Самая большая в мире. Там два утеса совсем близко подходят друг к другу, и никакой возни с песком, с илом... Поставят плотину прямо на гранитном основании. А какую эстакаду там, наверное, придется сооружать, если у нас ее подняли на двадцать метров! А блоки, Нюська! Каждый бычок будет с двадцатиэтажный дом. А там, где будет Братское море, там сейчас непроходимая тайга, вековые ели на сотни километров. Никакой техники не хватит, чтобы их вывозить. Лес просто порубят, свяжут в плоты, а потом море само поднимет всю эту тайгу.
Аня лежала с широко открытыми глазами, она силилась и не могла себе представить
«Такая масса бревен... А не побьют ли они сооружение?» — с тревогой подумала она.
И вдруг она ясно увидела огромную плотину и маленького Оружейникова без шапки, бегающего по ней, и бревна, наседающие на бетон.
— Не везет Борису Владимировичу. Опять один остался, — сказала она. — Попадаются ему все какие-то нежные. Мадонны!
— Таких выбирает. Ну да ведь и точно — морозы. С ними шутки плохи.
— А Тоська наша потому и замуж не вышла, что молодость проспала. От всего уклонялась. И в волейбол играла так: летит на нее мяч, а она и рук не поднимет. Голову опустит и слушает, как ее ругают девчонки.
— Зато теперь оказалась покрепче некоторых мужиков! — с горделивой ноткой в голосе заметил Андрей. — Строит Братскую ГЭС, а эти двое вернулись назад. Подумаешь, специалисты! Все мы здесь, в Каховке, стали специалистами. А приехали сюда — путем не умели гвоздя в доску вбить.
Казалось, они шептались очень тихо, но их услыхал Гешка, лежавший в соседней комнате на сундуке. Он сказал:
— Тося покрепче всех оказалась. Не только тех хлопцев. Вас тоже. Так что не задавайтесь!
— Молчи, Гешка! — приподнялась на зазвеневшей пружинами кровати Елена Митрофановна. — Хватит вам балакать, а то разбудите Ниночку!
И хотя девочка лежала тихо, Елена Митрофановна в раздражении принялась качать скрипучую деревянную кроватку. Под этот мерный звук все наконец уснули.
Перед Новым годом неожиданно потеплело. Несколько дней шли дожди, съели весь снег. Потом выглянуло солнце, и в лужах на асфальте отражалось ясное голубое небо. Просыхали подтеки на стенах домов, из-под снега на газонах обнажилась еще зеленая трава.
Вернувшись из ночной смены, Аня прилегла было, но сон не шел к ней: жалко было спать в такой день. Она принялась наряжать Нину. Достала из сундука новый, яркооранжевый плюшевый капюшон, натянула дочери на толстые ножки связанные бабушкой белые шерстяные чулки. Елена Митрофановна, ревниво поглядывая на внучку, поправляла ей волосы на лбу, повязывала на шейку носовой платок: «А то заплюет все чисто, у девки режутся зубы, беда».
Аня уже вышла с Ниной на крыльцо, когда Гешка, рубивший дрова, крикнул ей:
— Нюсь, чем без дела ходить, обменяла бы книги в библиотеке!
— Тащи! — весело ответила Аня.
Он бросился в дом и через минуту выскочил с сеткой, битком набитой толстыми, как кирпичи, книгами.
— На тебя же не угодишь! — с улыбкой глядя на брата, сказала Аня.
— Спроси «Жизнь во мгле». Ребята хвалили. А не будет, тогда бери «Искатели».
Гешка стоял перед Аней лохматый, раскрасневшийся, с темным пушком над верхней губой. «Вот тебе и младший брат! — ласково подумала она. — Я ведь не читала ни той, ни другой книги».