Мы с Костиком
Шрифт:
Перед нами была тёмная кирпичная стена. В ярко освещённых непрозрачных окнах бани одевались и раздевались тени людей, из открытых форточек валил белый пар.
Собака зевала, и я тоже начал зевать и опять подумал про печку. Что вот если бы у меня была печка, то собаке она конечно бы понравилась, и тогда бы она пошла ко мне жить. А так у меня ничего нет, и ей со мной скучно и неинтересно. Но она не убегала, и через некоторое время я решил её погладить. Она вздрогнула и чуть поморщилась. Я потрепал её за ухо, и она лизнула меня чёрным и горячим языком. Тогда
Сначала мы просто ходили по улицам. Это очень здорово — ходить со своей собакой по улицам. Идёшь себе, как ни в чём не бывало, а все на тебя глазеют, и всем завидно. Заходи в любой двор, в любой сквер — никто не посмеет тебя тронуть…
— Вот это собака! — говорят мальчишки.
— А это что ещё за собака? — хихикают девчонки.
— Ну и страшилище, — ворчит дворник. — Бывает же на свете.
А ты проходишь мимо, и нет тебе до них никакого дела. Ты — с собакой! Только подойди, только тронь, только попробуй… Да моя собака с тобой знаешь что сделает!.. И никто не подходит, всем известно, что собака ради своего хозяина способна на всё.
Я бы сколько угодно ходил со своей собакой по улицам!
Но вот когда мы проходили мимо булочной, оттуда вдруг выскочила совсем маленькая девчонка.
— Ой, мамочка! — завизжала она. — Смотри, смотри нашего Гудериана ведут!
Собака рванулась к девчонке, я вцепился в поводок. Но женщина, что вышла из магазина, почему-то вдруг испугалась. Она схватила девчонку в охапку и вместе с ней быстро исчезла за углом.
Эта встреча очень меня напугала. Но зато теперь я знал, что собаку зовут Гудериан и что её хозяева почему-то от неё отказываются.
А на дворе — ну и ну! Все уже вернулись из школы и веселятся себе вовсю. Ромка стоит на детской горке, широко расставив свои длинные ноги, и остальные ложатся на живот и проезжают, как в ворота.
Но вот заметили нас и сразу же забыли о Ромке, столпились вокруг. Галдят, толкаются.
— Дай подержать, ну дай подержать! — пристаёт Терапевт.
— Отойди от моей собаки!
— Ну дай подержать!
— А ты давал мне ежа, помнишь, у тебя был?
— Ищейка, породистее овчарки…
— Это не овчарка, это — шпиц.
— Сам ты шпиц!
— Лайка породистее ищейки…
— Говорят тебе, это не ищейка, это — крысолов, вон у неё и мышь в зубах.
И действительно, вытаскивает у неё изо рта мышь. А я и не знал, что она всё время с мышью ходила…
— Бедненькая, бедненькая, — и Светланка отбирает у собаки мышь. Эту Светланку хлебом не корми, но дай кого-нибудь пожалеть.
— Гудериан [3] — это немецкий танк.
3
На
— Не танк, а самолёт.
— Не твою собаку так зовут, и не суйся!
— Давай меняться: я тебе пистолет, а ты мне собаку.
— Ну, сравнил!
— Да мне такая и не нужна, у меня лучше будет. Да моя собака твою за пояс заткнёт…
— Вот когда будет, тогда и посмотрим!
Галдят — ничего не разберёшь. Собаку совсем затискали и меня оттеснили. И только Ромка сидит себе под своим грибком и вышивает.
Попробовал бы я вышивать, или Терапевт, или кто угодно, что бы поднялось! И только Ромке всё можно. Он, с тех пор как вышивать начал, даже ещё заметнее стал. Говорит, что это лучший способ волю закалять. Ну и пусть закаляет, а самому небось завидно! Тоже ведь о собаке мечтает…
Но тут во двор вышел Жёлудь. Он постоял, поглядел в небо и не спеша направился к нам. Я насторожился. Этого Жёлудя я давно подозреваю. Всем известно, что он настоящий вор. Машины и то крадёт. А у меня в начале года новый портфель пропал.
— Собака, — и Жёлудь треплет Гудериана за ухо.
— Собака, — говорю я и пристально смотрю на него, но он только позёвывает.
— Лохматая, — говорит. — Наверное, блохи есть. Блох вывести, шерсть отстричь, а из шерсти шапку связать. Моя сестра недавно из шотландской овчарки такую шапку связала, что боже мой!
— То из шотландской, — говорю я. — Из шотландских только шапки и вязать. В Англии они вместо ковриков. Сидят там у каминов, а в ногах шотландская овчарка вместо коврика.
Жёлудь засмеялся.
— А это не то, — продолжал я. — Это полицейская собака, ищейка. Положим, ты что-нибудь украл…
Я быстро посмотрел на Жёлудя, тот поморщился.
— Да не брал я твоего портфеля, — произнёс он. — Опять ты за своё…
Я так и подпрыгнул.
— А кто говорит, что брал?
— Сам и говоришь. Полгода только это и слышу. То про знакомого милиционера рассказывал, а теперь собака… За дурака считаешь? Смотри, сам в дураках не останься…
И он шмыгнул носом и не спеша направился на задний двор. Он там всегда торчит, там машины чинят, вот он и торчит. На него косятся, а он всё равно торчит.
И вдруг гляжу… а где же собака? Собаки и след простыл. Туда, сюда… А они мою собаку уже в санки впрягают. Намотали ей на шею верёвку, а той хоть бы что. И про хозяина забыла. Прыгает между ними, будто и не я её хозяин.
Подлетел я к ним, верёвку отмотал, санки их прочь отшвырнул.
— Отойдите, — говорю, — от моей собаки! Это вам не болонка какая-нибудь, замусолили совсем.
Забрал собаку и прочь со двора повёл. Собака всё время оглядывалась.
И вот мы опять на крыше нашего сарая. За матовыми окнами моются люди, звенят тазы, из окон валит пар. А нам холодно, сыро и есть хочется… А сидеть ещё долго, пока на дворе никого не будет… И в школу не пошёл, а дома ещё неизвестно что…