Мы с Костиком
Шрифт:
— Хулиганство! — кричит. — Кто это там галошами швыряется?
— Хулиганство! — кричит ему женщина.
— Нигде покоя нет! — кричит водолаз.
Всё-таки спит он, наверное, там, под водой.
Тут ещё мать длинного подоспела…
А в милиции ничего страшного. Пусто совсем. Ни души.
— Вот, — говорит наш милиционер в пустоту. — Беспризорников привёл.
И сразу же, как он это сказал, из-за барьерчика другой милиционер вылез, не весь
— Какие ж нынче беспризорники, — говорит. — Вот беглецов действительно многовато развелось. Все куда-нибудь бегут. А тут ещё Куба прибавилась. За год двое — на Луну, двадцать пять — на Южный, пятьдесят четыре — на Кубу и только трое — на Северный. А я вас спрашиваю: почему? Почему только трое? Не моден, что ли? Я, может, сам на Северный бегал — чем он хуже?
— Очень просто, — говорит Ромка. — Пять часов — и там, всё равно что на дачу. Не интересно.
— Любопытно, — говорит милиционер. — А сами-то куда собрались?
— А мы не бежим, — говорит Ромка. — Мы собаку ищем.
Но тут дверь за нами тихонько скрипнула, охнул наш милиционер и за барьерчик провалился. Оглянулись мы — подходит к нам простая тётенька, скромно так подходит. Подошла и вдруг как заговорит, как заговорит. И по-русски вроде бы говорит, а ни слова не поймёшь.
— Загробина, — перебивает её милиционер. — Мы всё знаем, мы уже приняли меры.
Всполошилась тётенька и опять:
— Я, Анимаиса Фёдоровна Загробина, проживающая по ул. Белозерской, дом восемь, кв. пять, будучи замурована в собственной квартире, хочу заявить…
— Товарищ Загробина, меры приняты, — снова перебивает милиционер. — Можете спать спокойно…
— Закрутили, замуровали. Гаечками, винтиками, в третий раз замуровали…
— Да, да, — повторил милиционер. — В третий раз, но…
— Мне на дежурство, сыну в школу, хорошо ещё, внук круглосуточный. Хоть бы телефон провели, а то сидишь каждую неделю замурованная… А если пожар, что тогда? Ходишь, ходишь! А Сомов из пятой квартиры — зачем ему телефон?..
Долго мы её слушали.
А за перегородкой тихо-тихо. Заглянули мы туда, а там никого. Милиционера и след простыл, сбежал наш милиционер. Вот здорово! Схватили мы свой рюкзак — и за дверь.
Бежали, бежали, совсем из сил выбились. А тут ещё мокрый снег пошёл, ветер подул. Смотрим, а вокруг темно, и уже фонари зажгли. Встали мы посреди улицы.
— Куда мы идём? — спросил я.
— Придёшь — узнаешь, — мрачно отрезал Ромка.
А сам отошёл в сторону и стал время узнавать и про какую-то улицу спрашивать. Время-то сразу сказали, а вот улицы и не знает никто. Отмахиваются от нас. Не до нас всем — домой спешат.
Рюкзак с каждым шагом всё тяжелее. По очереди несём.
— Твоя очередь, — говорит Ромка и надевает на меня рюкзак. — Вон до той будки потащишь.
А будка далеко, на самом конце улицы виднеется. Тащу и уже ничего не соображаю, лишь бы дотащить. После болезни всё-таки…
Дотащил и вместе с рюкзаком прямо на землю рухнул. И Ромка рядом присел.
— Привал, — говорит.
— Кто, — говорю, — в рюкзак утюги кладет… Тот, — говорю, — пусть сам эти рюкзаки и таскает.
А Ромка и сам злой.
— А кто, — говорит, — собак теряет… Тот, — говорит, — пусть сам своих собак и находит.
Сидим, друг на друга не глядим — бутерброды жуём. Твёрдые бутерброды, холодные…
— Костёр бы развести… — говорит Ромка.
Тут меня взорвало.
— Костёр? Это посреди улицы — костёр? Где собака? Издеваешься, да?! Рюкзак, утюг, галоши! Ты подстроил? Куда вы дели мою собаку?
— А ты зачем Жёлудя обижал? — говорит Ромка, а глаза у самого бешеные.
— Это у меня, выходит, собаку украли, а я, выходит, Жёлудя обижал?.. — даже захохотал я. — Ха-ха-ха!
— Дурак ты… — вдруг спокойно, будто с сожалением, говорит Ромка. — Нужна больно Жёлудю твоя собака! Да если хочешь знаешь, это он её спас, и меня к тебе подослал тоже он. А ты его вором обзываешь…
Мне стало как-то нехорошо.
— А кто в тюрьме сидел? — спрашиваю.
— А если и в тюрьме! — вдруг снова вскипел Ромка. — А если он там не сидел? Если его условно судили? Понимаешь, условно?
— То есть как условно? Судили его или нет?
— Эх, — говорит Ромка. — Ничего ты не понимаешь… Просто Жёлудю однажды очень машина понадобилась…
И Ромка рассказал мне, как Жёлудь полюбил одну девушку и хотел покатать её на машине. Много машин в городе — и все чужие. Вот и решил он взять одну на время, чтобы только покатать эту девушку… А когда хотел вернуть машину на прежнее место, его и сцапали и, не разобравшись, под суд отдали. А они с девушкой только одни пряники в машине и съели и больше ничего не тронули и не поломали даже ни капли…
— Подумаешь, пряники, — сказал я. — Пряники бы каждый съел. За что же его тогда судили, за пряники, что ли?
— Вот и выходит, что судили условно. Машину-то он сам первый вернул. Так и судили его, выходит, условно.
Совсем мне стало грустно.
— Так, — говорю, — а я, выходит…
— Вот именно, — говорит Ромка. — А теперь в путь. Всё лишнее тут оставим. Пусть это будет наша база.
И он достал утюг и подал его мне.
— Силы надо экономить, — сказал он — Главный штурм впереди.