Мы в ответе
Шрифт:
Уж конечно из моих сорока трёх бойцов у кого-то да есть этот дурацкий отрицательный резус, надо только медкарты поднять. Вот и дам распоряжение своей красавице-секретарше Ниночке, пусть займётся делом, не хрен целыми днями ногти полировать.
В ординаторскую вплывает дородная сестричка:
– Артём Александрович, операционная готова.
– Угу, пацана готовьте. – Тёма сосредоточенно грызёт ноготь, обдумывая что-то своё.
– Тём…– осторожно, – у меня же тоже третья отрицательный. Я…
– Угу, раздевайся. –
Стас беззлобно хмыкает, увидев меня в нелепой рубашке с больничными печатями «хирургическое отделение, второй этаж», с дурацкой шапочкой на голове и в прозрачных бахилах. У ребят, снятых с охраны VIP-клиента, насмешливые глаза:
– Чё, шеф, в вашем алкоголе кровь обнаружили?
Ничего, козлики, минут через сорок настанет очередь одного из вас. И тогда мы ещё посмотрим, у кого кровь, а у кого водица.
А мне всё равно, наплевать, как я выгляжу. Пацана надо спасать.
Ложусь на каталку и закрываю глаза. Очень хочется курить. И руки дрожат. Страшно, так страшно, как бывало в девятнадцать лет, когда ночью с СВД в обнимку в засаде сидел. С чего бы?.. Как-то уж слишком быстро мелькают надо мной длинные яркие полосы коридорных ламп…
Противный писк аппаратуры, шелест искусственного лёгкого, чёткие команды Тёмы, звяканье инструментов.
– Поработайте кулаком… Та-а-ак, хорошо…
Игла в вене. И слабость. Обморочная, вязкая, мозги словно облеплены мокрой ватой. Холодно, меня трясёт от холода. Курить хочу!
Потом смена караула – у Вадика Гаранина испуганные глаза. А я проваливаюсь в темноту.
***
Утро. В палате ещё семеро таких, как я. Все спят. У всех синяки под глазами и синюшные губы. Мда… крови действительно много понадобилось… Ну, это ничего, пройдёт… По себе знаю. Ещё с госпиталя помню.
– Стас! – тихонько, чтобы не разбудить остальных, – Стас…
Задремавший было на стуле у двери телох подскакивает, сонно бормочет:
– Да, Глеб Францыч, я сейчас.
Через полчаса я уже в машине – дела ждут. Всего-то и надо, что сменить рубашку, да галстук, побриться бы ещё, да ладно, у меня не такая уж и заметная щетина, а лёгкая небритость так даже модно. Ещё пару кубиков жвачки, причесаться, поправиться…
…Перед сверкающим зданием банка останавливается громадина чёрного с серебром «Лексуса», из которой выныривают трое: хозяин, молодой и элегантный, несмотря на свои немаленькие габариты; серьёзный молодой человек в очках в тонкой золотой оправе, скорее всего секретарь-референт; и амбал-телохранитель. Рабочий день начался.
***
Весь день в беготне и нервотрёпке – всё не так. Секретарша – тупая сука крашенная; партнёры – мудаки и падлы; и этот…, мать его,
Слабость наваливается под вечер, во время ужина в ресторане. Неожиданно ноги становятся ватными, в висках шумит кровь, во рту пустыня.
Стас успевает сориентироваться первым:
– Чиф, вам плохо?
Ага, Стас, мне плохо, но в зале сидит Крот со своими ребятами и оченно внимательно буравит мне спину своими свинячьими глазками. Такому только покажи слабину – сразу без порток останешься: он уже давно приглядывается к чистой части моего бизнеса.
А вот хрен тебе по всей морде! Не дождёшься! Поэтому я иду, весь из себя такой прямой и красивый, хлопая по заду смазливеньких официанточек. Кроту остаётся только тяжко вздохнуть и заняться своим ромштексом.
Но как только мы садимся в джип, из меня словно скелет вытаскивают, сил совсем нет, почему-то тошнит. И опять курить хочется… аж руки ходуном ходят…
– Глеб Францыч, мы сейчас домой? – Стас слишком давно меня знает, а потому отлично понимает моё состояние и этот его вопрос задан скорее для проформы, а не из желания услышать ответ.
«Чё-ё-ёрт! Башка сейчас лопнет!»
– Нет, Стас, не домой. Мы сейчас к Борису Игнатьевичу поедем. У аптеки только притормозим на пару минут…
Стас присвистывает, но мне до фонаря. Плевал я на всё и всех, всё, что сейчас меня волнует – пацан. И только Скворцов, этот старый козёл-гебист может помочь мне разобраться во всей этой мутной истории. Нужно поговорить, узнать, что там нарыли Скворцовские детективы. А то, что они очень старались у меня даже тени сомнения не вызывает. Пять дней уже прошло, и если они чего-то не нашли, значит, этого и в природе не существует.
***
Уже второй час ночи, а я всё никак не могу прийти в себя. Я многое в жизни видел, многое пережил, меня резали на куски, я горел в машине, я просидел с двумя пулями в боку в вонючей яме два месяца, бежал, меня продавали и предавали, из нищего полуголодного мальчишки, третьего сына матери-одиночки, я вырос в одного из богатейших людей нашего города, я жесток, жёсток в делах и безжалостен по жизни. Но такое… Пальцы судорожно сжимаются на горлышке бутылки.
Такого я не видел никогда.
– Твою мать! – бутылка почти пуста, но у меня ни в одном глазу. – Суки! – ору я куда-то в потолок. – Суки грёбанные!
Это бизнес и в нём есть много такого, обо что ни один нормальный человек не захочет пачкаться, но не так же! Блин, вы ж люди, человеки! Так же нельзя! Мать вашу! Всегда было – взрослые серьёзные люди сами выясняли свои отношения, ну, обмани, укради, поставь на перо, в конце концов! Но ведь это ребёнок! Мальчишка! Взрослые не воюют с детьми! Ребёнок не может быть разменной монетой в разборках!