Мы вернёмся на Землю
Шрифт:
В такой день часов в десять утра я вышел из дому и направился в парк. Была весна, месяц май, воскресенье, цвели яблони. Я свернул на улицу, обсаженную каштанами. А вон дом Хмурой Тучки. Может, Тучка будет на балконе, я взгляну на неё мельком и пойду дальше. Я посмотрел на балкон, но там стоял, вцепившись в перила, маленький Тучкин братишка. Жаль! Мне очень хотелось увидеть Тучку. Как печально у нас получилось!
В понедельник, после того как я отнёс Тучке письмо, где написал, что отказываюсь от неё, Тучка на всех переменах от меня отворачивалась. Она все пять уроков сердилась: когда её вызвали отвечать, она отвечала
— Ленька! Ты чего это вздумал отказываться от меня?
Я повернулся: Тучка стояла сердитая, авоська в её руке раскачивалась. Я забормотал, что иначе нельзя.
— Ты не имеешь права этого делать! — сказала она. — Если б я сказала, что люблю тебя, тогда другое дело. Как это можно ни с того ни с сего отказываться?
— Тучка, — спросил я, — так ты меня не любишь?
Она не ответила. Авоська в её руке уже не раскачивалась. Она водила носком туфли по тротуару.
— Лёня, — сказала Тучка, — уж если иначе нельзя и надо обязательно отказаться, так давай я от тебя откажусь. Если б ты знал, как плохо, когда от тебя отказываются!
— Но, Тучка, — сказал я, — я же от тебя отказываюсь не просто так, а во имя дружбы. Это же не обидно. А ты во имя чего хочешь от меня отказаться?
Я ей долго доказывал. Я говорил, что могу погибнуть где-нибудь там, на Юпитере или в созвездии Гончих Псов, и тогда она будет переживать, что так со мной обошлась.
— Ладно, — сказала она, — отказывайся от меня. Я вижу, что так надо. Только, пожалуйста, береги себя. Не выходи в космос без верёвки. — Шея у Тучки вытянулась, подбородок приподнялся.
Я сначала ничего не понял… Олух! Как я мог забыть, что мужчина должен поцеловать любимую женщину, когда расстаётся с ней навсегда. Я поцеловал её в холодную щёку, и она ушла с авоськой, в которой лежал хлеб, завёрнутый в газету.
Я вошёл в парк и пошёл по аллее, ещё влажной от недавних дождей. Я вспомнил осень — время, когда мы решили лететь в космос. Так у меня получается: уж если начну вспоминать, то вспоминаю целый день; и когда ложусь спать, то всё ещё продолжаю вспоминать, а на следующее утро всегда оказывается, что я не выспался. Так вот, я вспомнил всю эту историю с Милиным замужеством. Вспомнил, конечно, и наш разговор с учителем танцев в тот день, когда Мила должна была расписаться с коммерческим директором.
Я пробормотал учителю танцев, что хочу с ним поговорить, и замолчал.
— Что случилось? — спросил он. — Что с тобой?
Ещё б немного, и я бы убежал.
— Да что такое? — спросил учитель танцев. — Чего ты мнёшься?
— Я всё знаю, — сказал я.
— Что?
— Я знаю, — сказал я, — зачем вы к нам ходите. Я на лестнице
Учитель танцев нахмурился:
— Зачем ты мне это говоришь?
— Сегодня они собираются расписаться, — сказал я. — Я не хочу, чтоб он женился на Миле. Давайте что-нибудь сделаем.
— Но ведь это подло! — сказал учитель танцев. — Что ты несёшь?
Тогда я ему рассказал о коммерческом директоре.
— Мне не верят, — сказал я. — Они мне ни за что не поверят! Давайте что-нибудь сделаем. Я уже стащил у сестры паспорт.
— Ну-ка, идём посидим, — сказал учитель танцев.
Мы пошли в сквер и сели на скамейку. Моросил дождик. Пробежали две девчонки из шестого «В» под одним зонтиком. Мы посмотрели им вслед. Учитель танцев положил мне руку на колено.
— Сейчас ты пойдёшь домой и вернёшь паспорт, — сказал он.
Я вскочил. Я не ожидал, что он такое предложит.
— Так он же всех обманывает! — закричал я.
— Да ты пойми, — сказал учитель танцев, — они распишутся потом, вот и всё. Этим ты ничего не изменишь.
Мы сидели грустные. Мы оба были влюблены и оба несчастливы. Дождь пошёл сильнее. Учитель танцев поднял воротник плаща. Славно нам грустилось. Наконец учитель танцев встал и протянул мне руку.
— Давайте погрустим ещё немного, — сказал я.
Он засмеялся и сжал мне руку.
— Ты вымок, — сказал он. — Верни паспорт и садись у телефона — я позвоню…
Паспорт я швырнул на стол. Мама сказала: «Одумался, слава тебе господи!» Мила посмотрела на часы: «Валя, побежали!» А коммерческий директор… Знаете, что он сказал? «Я всегда был уверен, что Лёнька славный парень!»
Я пошёл в папин кабинет и стал ждать звонка учителя танцев. Зачем же я всё это делал? Столько вытерпел!
Когда учитель танцев позвонил, я плакал.
— Ты сделал? — спросил он.
— Сделал, — ответил я.
— А теперь вытри слёзы.
Я вытер.
— Ну-ну, — сказал учитель танцев. — Всё не так уж страшно, как тебе сейчас кажется. Прощай, рыцарь.
Я всхлипнул, но учитель танцев уже этого не слышал — в трубке раздались гудки.
Я подошёл к киоску, где договорился встретиться с Алёшкой и Сёмой. В парке было малолюдно, тихо, только две вороны подрались на дереве и так кричали, как будто обе правы. Прямо к аллее подступала горка, с кустами бузины, с молодыми клёнами подальше, а ещё выше росли три большущих бука; солнце просеивалось сквозь их листву, и верх косогора был усыпан подрагивающими бликами. Но одно место, там, где рядышком стояли три клёна, было совсем тенистым, там было сумрачно, и не знаю почему, меня туда потянуло. Я взбежал по косогору, упал лицом в прошлогоднюю прелую листву, и запах земли и листьев был такой сильный, что даже голова закружилась. И так я лежал и вспоминал.
Жаль, что в нашем доме ко мне несерьёзно относятся. Когда Мила через четыре месяца разошлась с коммерческим директором, мама только и сказала: «Лёня его с самого начала невзлюбил». Если б они меня послушали… Но что делать? Взрослые ни за что не хотят признать, что ты что-то понимаешь. Мама как-то сказала: «Он мне тоже не нравился. Мне стоит взглянуть на человека, и я сразу вижу, что он собой представляет». Вот этого я уже стерпеть не мог. Я крикнул: «Да ты же сама мне говорила, что он очень приличный молодой человек!» Мила заплакала. А папа сказал: «Не кричи на мать!»