Мы вернёмся на Землю

Левинзон Гавриил Александрович

— Алёшка, — сказал я, — меня дома никто не любит, но я же не плачу.

— Ничего ты не понимаешь! — сказал Алёшка. — Раньше она меня больше любила, но Борька начал обыгрывать меня в шахматы. Вчера он выиграл у меня турнирную партию, а сегодня три партии подряд выиграл дома. Всё! Я больше не вундеркинд.

Мы с Сёмой попробовали его утешить, но где там… Алёшка всхлипывал и причитал:

— Ну как мне теперь жить?! Ну как?! Они мне каждый день говорили, что я необыкновенный; у них

были слёзы на глазах, когда они на меня смотрели, а теперь оказалось, что я не вундеркинд!

— Алёшка, — сказал я, — да плюнь ты на всё это! Давай с нами строить ракету. У нас уже проект есть.

— Да? — сказал Алёшка. — Так это просто: взял и построил! Где мы возьмём материалы? Из чего строить, у вас есть? Вон нам в кухне надо пол переложить, так в домоуправлении нет досок. Ты просто ребёнок, Лёня. Думаешь, всё так просто.

Он больше не хотел со мною говорить. Он сидел на ступеньке у входа в парадное и сокрушался, что уже не вундеркинд.

Подумаешь, несчастье!

— Пошли, Сёма! — сказал я.

Параскевич всё же нас окликнул.

Мы обернулись — он бежал к нам изо всех сил.

— Я хочу посмотреть ваш проект, — сказал он.

Мы повели его к Родионову. Толик сидел в саду. Он сходил в дом и принёс проект. Алёшка взял в руки лист и сразу же заважничал.

— Да разве это проект! — сказал он. — Это бумажка, и больше ничего. Вы даже не знаете, что такое проект, а хотите лететь в космос. Должны быть строгие расчёты, чертежи…

— Так это же ещё не окончательный! — сказал я. — Мы ещё будем дорабатывать. Ты что думаешь, один ты соображаешь?

— Ну ладно, — сказал Алёшка, — рассказывайте.

Толик начал рассказывать, но Алёша топорщил губы, пожимал плечами, улыбался. Толик покраснел, запнулся. Тогда я сам взялся рассказывать. Но Алёшка не дал мне кончить.

— Олухи! — закричал он. — Три дурака сразу! Ваша ракета может лететь только от солнца. Как же вы вернётесь на Землю?

Он повернулся и пошёл, а мы так растерялись, что даже ничего ему вслед не сказали. Толик сидел на траве совсем расстроенный.

— Толик, ты что? — спросил я.

Но он молчал.

Мне хотелось избить Алёшку. Чтобы не топорщил губы. Чтобы не посмеивался. Так у нас всё было хорошо — и вот на тебе!

— Сёма, — сказал я, — посиди возле Толика, — и побежал на улицу.

Наверно, я тогда плохо соображал. Ведь Параскевич был прав. Так за что же его бить? Но мне хотелось его побить, и всё!

И вот вижу: Алёшка бежит мне навстречу.

— Лёня! — крикнул он. — Лёня, какой же я олух! Ведь в средние века умели на парусниках плавать против ветра!

Он подпрыгнул, обломил с клёна веточку и начертил под деревом солнце и ракету.

—

Смотри, — сказал он, — корабль не сможет летать против солнца, но если хорошо разработать систему управления, то можно будет лететь наискось. Вот так:

— Бежим к Толику, — сказал я.

В тот день мы попробовали сделать новый чертёж «Бабочки». Мы прикололи бумагу к чертёжному столу Толикиного отца. Мы ходили вокруг стола, садились за стол; мы очень много говорили: и сразу все, и по очереди — все без толку. Параскевич доказывал, что он знает, как составляются проекты, но ничего он не знал. Толик сказал: «Надо у папы спросить». Но отец его был в командировке. Так мы ничего и не сделали.

Вечер с грустной луной

Мне надоело сомневаться: сможем мы построить ракету или нет? Об этом я думаю в школе и дома. И когда я утром просыпаюсь, мне кажется, что и во сне я об этом думал. Недавно на литературе Владимир Петрович вызвал меня, а я не услышал. В классе смеялись. А мне не смешно было.

Сегодня вечером я увидел, что на небе взошла грустная луна. В такой вечер одному не справиться с сомнениями. Я пошёл к Параскевичу. По дороге мне встретились две грустные кошки и одна машина «скорой помощи». Луна висела справа от меня над домами, и я на неё поглядывал.

В комнате Параскевича было сумрачно. За окном качались деревья. Параскевич делал уроки.

— Алёшка, — спросил я, — ты не находишь, что луна сегодня на небе грустная?

— Я никогда не видел грустной луны, — ответил Параскевич. — Такой не бывает. Ты это выдумал. Садись со мной делать уроки.

Я не мог заниматься. Я спросил Параскевича:

— А ты не боишься, что мы не сможем построить ракету?

— Не боюсь, — ответил Параскевич. — Я всегда знал, что мы не построим ракету.

— Ну как же так, Алёшка? — спросил я. — Зачем же ты дружишь с нами?

— Мне интересно, — ответил Параскевич. — Дома говорят: «Ты должен добиться того, ты должен добиться этого», «самодисциплина», «всё должно быть сделано вовремя». Надоело. А с вами ничего не надо добиваться, с вами хорошо.

Параскевич мне долго говорил о том, что сомневаться не имеет смысла. Он посоветовал мне спрятать сомнения подальше, в задний карман брюк.

От Параскевича я пошёл к Королькову.