Мы вернёмся на Землю
Шрифт:
— Ты здорово сегодня выступал, — сказала она. — Мне очень понравилось про космос.
— Да что там, Тучка, — сказал я, — ты тоже хорошо выступила.
— А почему ты о космосе говорил? — спросила Тучка. — Вы собираетесь лететь, да? Ты, Сёма, Алёшка и Толик. Правда ведь?
— Да откуда ты это взяла? — сказал я.
— Догадалась, — сказала Тучка. — Я за вами уже давно наблюдаю.
— Выдумала ты всё!
Я хотел от неё убежать, потому что увидел, что Толик, Сёма и Алёшка ждут меня возле лестницы. Но Тучка сказала:
— Лёня, постой!
Я ответил:
— Не я! Зачем мне писать? Это он сам!
— Нет, ты! — сказала Хмурая Тучка. — Не отпирайся.
Она повернулась и убежала. Я смотрел ей вслед. Почему она об этом спросила?
Весь день я вспоминал о Тучке. А вечером, когда лёг спать, так ясно её видел перед собой, что казалось, она стояла, наклонившись над моей кроватью.
Всё понятно: я влюблён! Раз уж так получилось, то сегодня я не засну. Уж тут ничего не поделаешь: любовь — это любовь. Что же делать? Ведь Сёма тоже влюблён в Тучку. Как же наша дружба?
Я люблю Вас, Хмурая Тучка! Мои непутёвые ноги
На следующий день в школе мне всё время хотелось смотреть на Хмурую Тучку, и на уроках я часто оборачивался. Вот пришла к человеку любовь. Что ты скажешь! Раз уж такое случилось, надо написать Тучке письмо. Но что я ей напишу?
После занятий мы с Сёмой занимались в спортзале. Я всё время думал о Тучке. Я прыгал через козла, бросал мяч в корзинку, лазил по канату, а всё же ни на минуту не забывал, что мне надо решить, как быть. Я люблю тебя, Хмурая Тучка, но я отказываюсь от тебя во имя дружбы с Сёмой. Так и будет!
Я разделался с этой мыслью, и мне стало легче. Но когда я распрощался с Сёмой и шёл домой, я почувствовал, какой я несчастный. Я буду о тебе помнить, Хмурая Тучка, всю жизнь. И, как знать, может, память о тебе вернёт мне силы, когда я, усталый и потерявший надежду, буду пробираться сквозь дебри далёкой планеты в поисках нашего корабля.
Я так размечтался, что прошёл мимо своего дома. А ещё посмеивался над Корольковым.
Дома я сел писать Тучке письмо. Я закончил его так: «Я люблю Вас, Хмурая Тучка, но во имя дружбы с Сёмой я от Вас отказываюсь. Будьте счастливы».
Я решил отнести письмо Тучке домой, мне хотелось, чтоб она узнала о моём решении немедленно.
Я всё проделал очень здорово. Мне открыла дверь Тучкина мать, и я попросил её позвать Тучку. Но только она ушла в комнату, я положил письмо за порог и убежал. Была суббота. В понедельник я увижу Хмурую Тучку. Что она мне скажет? Я всё время думал об этом. А зачем было об этом думать? Я ж отказался от Тучки; теперь уж всё равно, что она скажет. И всё же я думал об этом. Мне хотелось, чтоб понедельник наступил поскорей.
Но до понедельника время тянулось долго. Столько всего произошло…
Когда я вернулся домой, всё наше семейство обедало в кухне.
Мама спросила:
— Ты куда это исчез? Почему не обедал?
Я
— Ты чего такой? — спросила мама. — В школе всё в порядке?
— А ну тебя! — сказал я.
— Уходи из-за стола! — сказал папа.
Я ушёл. Мама принесла мне поесть в мою комнату. Она сказала:
— Легче всего нагрубить матери.
Я не стал есть и убежал на улицу. Не верят мне — не надо! Я что-нибудь придумаю.
Я пошёл к Родионову. Алёшка и Сёма были у него. Толик сказал:
— Хорошо, что ты пришёл. Мы договорились проводить испытание на пилота.
Испытание мы проводили в парке.
Уже все деревья стояли голые, и только на дубе неподалёку от скамейки, на которой мы сидели, ещё держалась листва. Она шелестела, как бумага, и была совсем мёртвая. Жёлтая трава по сторонам от аллеи прилипла к земле от дождей и ветра.
Всё на нашей планете идёт по расписанию. Такая дисциплина, что ой-ё-ёй! А я вот человек недисциплинированный. Ничего не могу поделать со своими ногами. Только я сел испытываться, как почувствовал, что им очень хочется подрыгать. Я представлял себе, что веду корабль, ориентируясь по звёздам, поворачивая ручки управления, но моим ногам до этого не было никакого дела. Им бы только дрыгать. Минут через десять я уже не мог их удержать.
Я встал со скамейки. Я уже видел, что не гожусь в пилоты. Но вот здорово: когда я встал, оказалось, что я уже знаю, что мне делать завтра. Придумал!
Толик тоже скоро провалился. Он увидел собаку и закричал: «Кутя, Кутя! Кутя!» Собака завиляла хвостом, а Толик опомнился и вздохнул.
Зато Алёшка и Сёма просидели, наверно, с полчаса и не шелохнулись.
— Ладно, вставайте, — сказал я. — Будете по очереди вести корабль.
— Пустяки, — сказал Алёшка. — Когда играешь турнирную партию, сидишь четыре часа подряд.
— Или когда делаешь уроки, — сказал Сёма.
Домой я вернулся к ужину. За столом сидел коммерческий директор. Ну прямо как член семьи: пиджак его висел на спинке стула, а сам он сидел облокотившись, и вид у него был такой довольный, что просто загляденье.
Все говорили о том, что ещё надо купить к свадьбе и кого ещё пригласить. Мила вспомнила, что забыла пригласить какую-то Верочку Шостак, и побежала к телефону звонить ей. Я жевал колбасу, сыр, прихлёбывал чай и еле удерживался, чтобы не засмеяться. Ну, посмотрим! Он небось думает, что я уже сдался. Учитель танцев — вот кто будет Милиным мужем!
Коммерческий директор ушёл вскоре после ужина; я после его ухода сидел на диване, читал, следил, чтобы мои ноги вели себя как следует, и ждал, когда в доме все уснут. Мои ноги несколько раз пробовали подурачиться, но я их крепко прижимал одну к другой. Я прочёл всю поэму «Кавказский пленник» и после этого почувствовал, что они сдаются. Они уже больше не своевольничали. То-то же!