Мы – Виражи!
Шрифт:
Викки слушала и чувствовала, как её лицо заливает краска, а уши полыхают, словно их подожгли.
– Я не сбежала, – тихо возразила она.
– Ну конечно, – лицо Дмитрия Александровича расплылось в улыбке. – Скажем так: ты попросила убежища. Ничего-ничего, живи у нас, сколько потребуется. Думаю, этот неудачник не скоро оклемается. А ты… Будешь нам
У Викки свело скулы – до того противно ей было слышать всё это. «Мой отец не неудачник! Он не неудачник! – хотелось закричать Викки. – И я не сбежала!» Но она лишь улыбалась в ответ и прятала глаза, ковыряя вилкой в тарелке под сочувственными взглядами Лины и её мамы. Даже горничная, наливавшая банкиру вино в пузатый бокал, посматривала на Викки с сожалением.
На ужин подали тушёные мидии, а ещё запечённого гуся, осетра, холодец, салаты и кучу закусок на необъятных серебряных блюдах. Викки не сумела проглотить ни кусочка, кроме трёх мидий, – невысказанные слова комом стояли у неё в горле. Пока Бардины ели и болтали, она пыталась держать лицо и поддакивать в нужных местах. Но под конец не выдержала.
– Извините, голова разболелась, – соврала Викки, когда горничная внесла торт. – Пойду прилягу.
– Бедняжка! Может, дать таблетку? – мама Лины изобразила такое сочувствие, словно Викки грозила по меньшей мере трепанация черепа.
– Спасибо, не стоит, – отозвалась Викки и выскользнула в коридор, но пошла не наверх, а на улицу, во внутренний дворик, чтобы глотнуть свежего воздуха.
Викки села на лавочку под балкончиком и наконец дала волю слезам. «Я не сбежала, – мысленно твердила она. – И мой папа не неудачник!» Твердила и сама себе не верила, ведь именно эти мысли Викки спрятала глубоко внутри. А папа Лины одним махом вытащил их наружу. Словно содрал корку с затянувшейся раны.
Неожиданно что-то щёлкнуло у Викки над головой, и она замерла – кто-то вышел на балкончик.
– И долго твоя подруга будет торчать здесь? – в голосе банкира звучала сталь и ещё – отвращение, словно речь шла о приблудившейся
– Да, что-то она задержалась, – сказала его жена. – Я столько денег на неё потратила! И ведь мне их никто не вернёт!
– Ну па-ап! Ма-а-ам! – плаксиво протянула Лина. – С Викки не так скучно. И потом, вы же сами говорили, что богатые должны заниматься благотворительностью. А Викки сейчас ужас какая бедненькая…
– Моя крошка, – с умилением прощебетала мама Лины.
Потом на балкончике воцарилось молчание. Похоже, Дмитрий Александрович размышлял. Викки как наяву увидела его складчатую лысину, которая тоже силилась что-то сообразить. Наконец банкир самодовольно хмыкнул:
– Ладно, пускай твоя бродяжка поживёт с нами недельку. Потом мы летим в Барселону. Не тащить же её с собой, а? Дадим ей деньжат на дорогу.
– Ещё деньжат? – возмутился женский голос.
– Ну да. В конце концов…
Дмитрий Александрович не договорил. Он зашёлся довольным смехом. И мама с Линой тоже рассмеялись.
Викки зажала рот, чтобы не закричать. Она ждала, что Лина, её лучшая подруга, почти сестра, возмутится. Скажет, что никуда не поедет. Что уйдёт бродяжничать вместе с ней, Викки. Но Лина лишь глупо хихикала. А банкир продолжал:
– Нет, дочь, тебе не нужна такая подруга. Твоя Виктория Вираж бросила семью. Сбежала, как крыса с тонущего корабля. Я бы не доверил ей и запонки от своей рубашки.
Викки больше не могла это слушать. Тихо, как мышь, пробралась она между кустами жасмина и стеной дома к входной двери, поднялась к себе в комнату и бросилась в туалет. Её тошнило от одной мысли, что она пришла в дом к людям, которые потешаются над отцом, над всеми Виражами! Викки вывернуло наизнанку, и в унитаз уплыли мидии, которые она впихнула в себя за ужином.
«А Лина-то, Лина! – продолжала страдать Викки. – До чего хороша! Притворялась лучшей подругой, а сама занималась благотворительностью! Предательница!»
Конец ознакомительного фрагмента.