Мы вместе были в бою
Шрифт:
Дверь скрипнула. Марию бросило в жар.
Через порог кто-то переступил. Потом раздались шаги, но не так стучали подбитые железными шипами башмаки Пахола — звук был мягкий, приглушенный, точно кто-то осторожно ступал в домашних туфлях или валенках. Нет, валенок в Закарпатье не носят.
Женский голос шепотом произнес:
— Храни тебя божья матерь, Ян…
Это было сказано, как говорят в этих местах, — что-то среднее между украинским, словацким и чешским языком.
У Марии отлегло от сердца: женщина
И тотчас же до слуха Марии донесся скрип тяжелых башмаков Яна, сначала по ступеням крыльца, потом по гравию дорожки. Дверь закрыли на засов.
Мария вышла из укрытия и тихо позвала:
— Ян!
Пахол, не оборачиваясь, шел к калитке.
— Ян! — громче окликнула его Мария.
Но Пахол не слышал. Он шел, сильно прихрамывая, словно согнувшись под тяжелой ношей. Что мог нести Пахол?
Мария торопливо пошла вдогонку.
— Ян! — окликнула она в третий раз, когда он остановился у калитки. Теперь она отчетливо видела его силуэт. — Я здесь, Ян!
Пахол молчал. Мария тронула его за руку. Он вздрогнул и рассеянно произнес:
— А, это вы!
— Что-нибудь плохое, Ян? Дети больны? Куда б нам отойти, чтобы нас не увидели с улицы? Оставаться здесь нельзя? Вы что-нибудь узнали?
Пахол молчал. Он стоял все так же неподвижно, тяжело дыша, точно на самом деле нес что-то тяжелое и остановился передохнуть. Но ни на спине, ни в руках у него не было никакой клади.
Мария положила руку ему на плечо:
— Ну, как там, Ян? Я слышала, что вас провожала жена.
Пахол молчал.
— Говорите же, Ян! — почти крикнула Мария. — У нас нет времени. Что случилось? Беда?
Наконец Пахол заговорил каким-то чужим голосом:
— Их нет… никого — ни жены, ни детей… Это соседка…
Он умолк.
Мария тоже молчала. Что она могла сказать? Утешать? В такие минуты слова утешения делают еще больнее. Спрашивать, отчего погибли они? Убиты? Умерли с голоду?.. Вот Пахол пришел домой через пять лет к жене и детям, и ни дома нет, ни жены, ни детей…
— Ян… — растерянно прошептала Мария.
Сердце ее сжимала боль, жалость к товарищу, которого постигло такое большое горе: ни жены, ни детей. Но мысли у нее текли стройно. И эта необычная ясность была даже мучительна и страшна. Она думала о том, что нельзя было посылать Пахола на такую ответственную операцию, в предвиденье несчастия, которое его могло ждать дома. Ведь, подавленный горем, он уже не надежный боец. Горе рождает ненависть и отвагу, но горе в первую минуту ломает человека, как спичку. Как она могла поручиться за него? Сделана ошибка — непоправимая, непростительная и страшная. Сделана только для укрепления своей веры в человека.
Мария взяла Пахола за руку и потянула его в тень кустов. Горе горем, но время не ждет, надо выполнить задание. Что сказали Пахолу соседи?
Пахол покорно пошел за Марией.
— Сядьте, Ян, — сказала Мария.
Пахол послушно опустился на лавку под жасмином, но сразу же вскочил.
— Не могу, — сказал он охрипшим голосом, — не могу! На этой лавке… мы сидели с Маричкой… и ласкали детей…
Мария положила обе руки ему на плечи.
— Ян! Вы должны были приготовиться ко всему наихудшему. Возьмите себя в руки…
— Я был готов, — произнес он машинально, точно не вдумываясь в смысл сказанных слов. Нет, он не был готов: надежда и страстное желание превозмогли в нем голос рассудка.
При скупом свете звезд Мария видела восковое лицо Пахола, он осунулся за эти несколько минут.
— Ян! — сказала Мария. — То, что я вам сейчас скажу, страшно, но нужно, чтоб ваше горе на время отступило. Вы должны взять себя в руки! Мы обязаны прежде всего выполнить задание. Горе ваше велико, но наше дело не должно страдать из-за него.
— Да, да, — торопливо согласился Пахол. — Все из-за меня… Когда они узнали, что я не погиб при аварии, а исчез, они сразу пришли и забрали Маричку и детей.
— Не надо рассказывать… — прервала его Мария.
Но Пахол продолжал — ему надо было рассказать все до конца.
— И они выслали их в концлагерь, в Австрию, где-то около Зальцбурга.
— Так они, может быть, живы и здоровы! — обрадованно прошептала Мария.
— Да, да! Может быть, они живы! — с робкой надеждой повторил и Пахол.
— Мы придем еще туда. Ян, и освободим их!
— О! — горько сказал Пахол. — Если мы придем туда, мы уже не застанем их. Будьте уверены, гестаповцы убьют всех заключенных в лагерях накануне нашего прихода.
Мария не нашлась что ответить.
Пахол сказал:
— Их надо спасти именно сейчас, пока мы еще туда не пришли.
— Что вы, Ян! Как?
— Я пойду туда.
— Что? — не поняла Мария. — Куда?
— В Зальцбург.
Голос у Пахола был надтреснут, но в нем звучали вызывающие нотки.
— Вы сами не понимаете, что говорите, Ян!
— Я пойду туда, — упрямо повторил он.
— Успокойтесь, Ян. Мы потом все это обсудим.
— Я уже успокоился, товарищ Мария, и все обдумал. Я пойду их искать.
Действительно, он говорил спокойно. Но это было страшное спокойствие, — спокойствие отчаяния.
— Соседка дала мне адрес, где я смогу все подробнее разузнать… Люди поддерживают связь с заключенными. В зальцбургском лагере много народу из наших мест. Их родственники выехали туда, чтоб быть ближе к своим, передавать им пищу. Завтра я пойду…