Мы все под подозрением
Шрифт:
– Он что, сам его родил? – спросила я ошеломленно.
– С ума сошла! Ханя... ну, знаешь Ханю? Это моя приятельниц которая ничего не делает. Она живет дверь в дверь с тайной Веслава. Она уже давно рассказала мне, что познакомилась с девушкой, которая живет напротив, у этой девушки есть ребенок, отец ребенка женат и навещает ее тайно. Это не совсем типичная история, потому что он ходил с ней еще до свадьбы...
Алиция остановилась и задумалась.
– Ходил... Разве это можно назвать хождением?
– Господи помилуй! Назови это как тебе угодно,
– Дальше он с ней порвал и женился на другой, тем временем она родила этого ребенка, о чем ему раньше не говорила из-за своей гордости, и теперь из-за этого ребенка он поддерживает с ней отношения. Этот человек – не кто иной как Веслав.
– Откуда ты знаешь? Ханя знает его?
– Нет, я его знаю. Случайно видела его там, а Ханя показала мне на него и сказала, что это именно тот человек.
– Что ты говоришь! Потрясающе!..
Долгое время я сидела, размышляя очень напряженно и в довольно быстром темпе. Ну да, ничего странного, что Веславу постоянно не хватает денег... Но ведь это не является поводом для убийства, иметь ребенка никакие законы не запрещают. Правда, у Веслава имелась жена, но я думаю, что в подобном случае он предпочел бы признаться во всем жене...
Алиция продолжала рассказывать дальше. Хамя, заинтересовавшись девушкой, живущей напротив, собрала о ней все возможные сведения. Отец ребенка женился на девушке из очень богатой семьи, его жена учится, благодаря помощи родителей он может заниматься диссертацией, не особенно заботясь о зарплате в бюро, потом ему обещано приглашение во Францию или в Соединенные Штаты...
Очень строгая в моральном отношении семья со своими правилами...
Известие об имеющемся у молодого зятя ребенке ситуацию изменило бы диаметрально...
Нет, невозможно, чтобы Веслав из-за каких-то паршивых денег мог свалять такого дурака! Я думаю, что жена простила бы его, если бы он ей во всем признался...
Но он выходил на балкон, а ключ был в вазоне...
– Мне все это осточертело! – решительно заявила я. – Я уже не могу больше слышать об этом преступлении и кончаю им интересоваться. Пусть все идет как идет. Алиция, давай сменим тему разговора!
– Вот именно, – с интересом сказала Алиция. – Что у тебя с прокурором? Кто из вас за кем ухлестывает? Красивый парень, мне очень нравится, только для меня он слишком молод.
– Для меня нет, – буркнула я неохотно, потому что не была уверена, не хуже ли еще эта тема предыдущей. – Не знаю, кто за кем ухлестывает, думаю, что больше всех участие в этом принимает дьявол. Если и сегодня он позвонит мне под служебным предлогом, то значит, он интересуется мной больше, чем я им...
***
На следующий день с утра в мастерской царило удивительное спокойствие. Прокурор накануне вечером позвонил мне, и мы провели упоительные минуты, на этот раз в «Бристоле». Сейчас я страшно хотела спать и потому не обращала никакого внимания на атмосферу вокруг меня.
Если бы я была в нормальном состоянии, то сразу
Иоанна вызвала меня в кабинет Витека, которому потребовалась программа обслуживания жилого высотного здания. Одновременно в кабинет заглянул капитан. Отвечая на его приветствие, я прошла через конференц-зал, после чего вернулась с программой снова через приемную, где сидела Иоанна.
Меня удивило, что мое появление произвело на нее какое-то странное впечатление. Она явно испугалась и смотрела на меня, моргая глазами, как будто была чем-то неожиданно ошеломлена. Мне не хотелось спрашивать, чем я ее так удивила, поэтому я отдала Витеку программу и вернулась в отдел.
Удивительное спокойствие продолжалось до полудня. События, которые потом произошли, ликвидировали его совершенно.
Все началось с того, что в нашем отделе неожиданно появились капитан, прокурор и поручик, и все трое ринулись к картине Лешека, по-прежнему стоящей у стены. Мы не могли понять, почему это произведение искусства, уже осмотренное ими несколькими днями раньше, вновь возбудило у них такой интерес. Мы внимательно наблюдали за ними, а они с невероятным вниманием рассматривали лицо изображенной там мегеры, чуть не ползая по нему носами.
Наконец они выпрямились и посмотрели друг на друга.
– Действительно, – сказал удивленно капитан, обращаясь к прокурору. – Я вас поздравляю...
Мы смотрели на них все с большим интересом, предвкушая какую-то сенсацию.
– Можно узнать, чем вы это рисовали? – любезно повернулся прокурор к Лешеку.
– Гуашью, – искренне ответил Лешек. – А что, это запрещено? – обеспокоенно спросил он.
– Вы все рисовали гуашью? Это тоже?..
Лешек посмотрел на картину, затем встал с кресла и пригляделся поближе к тому месту, в которое стукал пальцем представитель власти.
Наконец он оторвался от созерцания и с неописуемым удивлением посмотрел сначала в пространство, а затем на нас.
– Что это? – глупо спросил он.
– Именно об этом мы вас и спрашиваем.
– Это не гуашь, – сказал Лешек по-прежнему тоном глубокого удивления.
– А что?
Вопрос прозвучал резко, и Лешек явно испугался.
– Клянусь Богом, не знаю! Я рисовал гуашью!
– Может быту кто-то из присутствующих скажет нам, что это такое и кто это нарисовал?
Нам недоставало только подобного вопроса, чтобы сорваться со своих мест и кинуться к картине, потому что мы и так сидели как на иголках.
С первого взгляда я поняла, о чем идет речь, и припомнила вещество, которым была дополнена картина Лешека. Губы чудовища были подведены толстым слоем ярко-красной губной помады. Веслав отодвинулся от картины и начал хохотать.
– Но это же губная помада, – сказал Витольд, удивленный не меньше, чем Лешек.
– Вот именно. А кто это рисовал?
– Я, – признался Веслав, стараясь сохранять серьезность.
Он немедленно оказался в центре всеобщего внимания. Лешек смотрел на него с заметным неудовольствием.