Мы жили тогда на планете другой…

Браиловский Александр Яковлевич

Род

[31]

Мы — пращуры твои. Меж нас отец и дед И прадеды стоят, потомок наш беспечный. Все зорко мы следим, как путь твой скоротечный, Приуготованный, средь радостей и бед Свершаешь ты, идя с надеждой… нам вослед. Тот путь известен нам. Блюдя закон предвечный, Едва родился ты, мы из щели запечной Беззвучно выползли всем сонмом на совет Таинственный, ничьим не зримый смертным глазом — Судьбу твою решить и твой направить разум. При свете трепетном пылающих лучин Свершали мы суда полуночного чин, С улыбкой грустною благословляя разом Тебя

на жизнь и смерть в юдоль земных кручин.

31

Род. — Собрание мужских предков со стороны отца у каждого человека. О поклонении роду и роженицам говорится в нескольких памятниках XII–XV столетий.

Сергей Маковский

Шарманка

Е. А. Жарновской

На темный перрон полустанка, под утро — ни свет ни заря, плетется хромая шарманка, поет, надрывается вся. Хоть голос у немощной звонок и в ней человечья душа, никто из вагона спросонок в окошко не бросит гроша. От века закон одинаков на всех перепутьях земли. И старенький вальс не доплакав, умолкнет шарманка вдали.

Нищий

В городском саду за рекой, под каштанами, день-деньской старый нищий сидел на пне, всякий раз попадался мне. Всякий раз минувшей зимой, через сад проходя домой, десять су я совал ему в утешительную суму. Он был очень убог и тощ, — на посту и в холод и в дождь, как заморщенный серый гриб, к придорожной траве прилип. Все о чем-то просил старик, но в его слова я не вник; что-то шамкал беззубый рот, да понять я не мог весь год. А недавно я мимо брел, никого в саду не нашел, — только пень торчал сиротой над примятой слегка травой. И с тех пор, уж не первый день, мне мерещится этот пень, и на сердце комом тоска. Видно — я любил старика.

Плиты

Где-то, где-то на бугре песчаном обреченной вымершей земли стелется покоище: бурьяном сплошь могилы заросли. Ни венка, ни урны и в помине, все сломали заступы веков. Преданные пыльной паутине — только плиты без крестов. Надписей иных не разбираю: буквы стерлись, имена — не те. Призрачное что-то вспоминаю от плиты брожу к плите. Боже, как давным-давно под ними затаилось мертвое жилье! На одной с трудом прочел я имя полустертое — мое.

«О, ты, которой нет…»

О, ты, которой нет и не было на свете, ты, вечности ответ на зов тысячелетий! Кто ты, над дольней тьмой небес прообраз нежный, владычица земной надежды безнадежной? Ты — чудо? или бред? Один Господь рассудит. О, ты, которой нет и никогда не будет.

«В окне мелькали пустыри и пашни…»

А. С. Присмановой

В

окне мелькали пустыри и пашни, рассыпанные по лужкам стада, высоко в скалах, неизменно с башней, — похожие на скалы города. Они белелись очерком туманным, забытые в нагорной тишине. И поезд мимо — целый день… И странным в наставших сумерках казалось мне, что жизнь — и там, от солнечных прибрежий далёко, на горах, где выпал снег, — всё та ж веками жизнь, и люди те же, и было так и будет всё вовек.

Салерно

Гавань

Сквозь туманы город дальний снится. Где, когда? — припомнить не могу, но я вижу: у моря ютится город на скалистом берегу. Розовая гавань полукругом, к морю, с невысокого холма, тесные, как соты, друг над другом — черепицей крытые дома. На закате гавань молчалива, рынок у причалов опустел. Частоколом над водой залива мачты плосконосых каравелл. Город спит… И в зареве туманном, замирающую вдалеке, слышу песню на каком-то странном, на давно забытом языке.

«После ночи темной, дикой…»

После ночи темной, дикой, после ночи грозовой — чую над тобой, великой, чую день великий твой. Брезжит утро — озарило целины твоей простор, с небесами породнило глуби северных озер. На волнистые дубравы, на пшеничные моря золотую чашу славы опрокинула заря.

«Пустыня, полдень, белый зной…»

А. В. Руманову [32]

Пустыня, полдень, белый зной, и свет и тишина без меры, безбрежной дали дым сквозной, как зыбь седая с желтизной — бугры, песчаные пещеры. И чередой плывут по ней верблюды, призрачные челны, куда-то в сон забытых дней и незапамятных морей, качавших над песками волны. Земная вечность! Кто постиг твое немолчное молчанье? Бессмертный прах. За мигом миг… Из отдаленья — львиный рык, пустынной немоты дыханье.

32

Руманов А. В. (1878–1960) — глава петербургского отделения газеты «Русское слово», впоследствии эмигрировал.

Часы

Dis, qu'as tu fait, toi que voila… [33]

Час за часом с колокольни дальней прогудит глухим укором бой. Слышишь ли? Он плачет все печальней о годах, загубленных тобой. Жизнь, — о, чаша боли, слез и света, суженая сердцу, — где она? А душа, как песня, недопета, а душа пред Господом смутна. Было ей завещано так много — столько небом озаренных нив… Что ты сделал, забывая Бога, подвига любви не довершив?

33

Скажи, что сделал ты, стоящий здесь… Верлен (фр.).