Мы жили тогда на планете другой…

Браиловский Александр Яковлевич

«Бесконечность — без предела…»

Бесконечность — без предела, Безвремeнность — без конца; Призрак «я», лишенный тела, Изначальность — без лица. Жизнь — желание обмана, Сны, которым нет имен, Отраженная Нирвана В зыбком зеркале времен. В жизни — двойственность и смена; Антитеза: да и нет; Мысль, бессильная из плена Улететь за сонм планет. Все — иллюзия, все — тайна; Все — лишь тень и все — лишь сон. Цепь причинности — случайна, Прихоть случая — закон.

Полусонет («Ты на земле — случайный житель…»)

Nil admirari [52]

Ты

на земле — случайный житель: Смотри на жизнь, как на тюрьму, Не удивляйся ничему, Как равнодушно-праздный зритель, И жди, снося спокойно гнет, Пока премудрый Вседержитель Тебе свободы не вернет.

Обратный полусонет

Стою в толпе в углу собора, Крещусь дрожащею рукой, Сквозь слезы слыша пенье хора… А в сердце Смерть стучит клюкой, И в славословящем напеве Не благовещение Деве, А «Со святыми упокой»…

52

Ничему не удивляться (лат.).

Эпиграф («Ничему не удивляться») — выражение из «Послания I» Горация. Приписывается многим античным философам, в частности Пифагору, Бэкону и другим.

Полусонет («Тяжелых мыслей череды…»)

Тяжелых мыслей череды Не остановишь властным словом; И душу тягостным покровом Сковали медленные льды… Ледник уступит переменам, Но мыслей черные следы Подобны каменным моренам.

Минувшее

За долгий срок от первых лет изгнанья, Когда я был чужому солнцу рад, Знакомы мне тревога и разлад, Бесцельный труд, бесплодные дерзанья… Но в тайниках усталого сознанья Заботливо скопила память клад; И я бреду, как раньше, наугад, Храня в душе свои воспоминанья. В часы тоски, как пьяное вино, Я жадно пью их сладкое забвенье И верую: так было суждено! Минувшее — живое откровенье… И я спешу сковать звено в звено И каждый день, и каждое мгновенье.

Напутствие

В иной стране, столь странно необычной, Среди чужих застигнет смерть меня… И, одинок, я жду страстного дня, Борясь за жизнь в толпе многоязычной. Здесь нет любви и дружбы закадычной, Тепла, мечты, порыва и огня; Сковала все холодная броня, И все спешат дорогою привычной. И, если я когда-нибудь в бреду В конце пути бессильно упаду, Лишь об одном Судьбу молить я буду: Пусть скатится на грудь мою слеза, Когда, склонясь, чтоб я поверил чуду, Ты взглянешь мне в усталые глаза.

Пастух

По горным пастбищам иду, Овец послушных оберегая, И вижу синих гор гряду… А там, за нею, видна другая. Вчера в горах промчался шторм: Сухие травы омыла влага, И стадо щиплет скудный корм В скалистых щелях на дне оврага. Отару посохом гоню, Чтоб овцы на ночь могли укрыться; Они, спеша, бегут к плетню, И только дробно стучат копытца… Тесней овца к овце легла И, греясь, рада теплу ночлега; А ночь уже звезду зажгла, И в небе реют пушинки снега. Ночую здесь… Я к рубежу Людских селений, где я был молод, Лишь поневоле подхожу, Когда мне нечем унять свой голод; Да каждый год, когда зимой Приходит время суровой стуже, Я увожу овец домой, Где мир мой снова темней и Уже. А здесь, сметая с трав росу, На склонах горных, крутых и строгих, Я счастлив сердцем, что пасу Своих питомиц четвероногих, И радуюсь, что я не там, Где яд сомнений был мной изведан, Где

знал любовь я, верил снам И где был пытке когда-то предан… Проходит все. Утихла боль, И к прошлой жизни я безучастен: Некоронованный король, Над целым царством сейчас я властен! И королем я здесь умру, Укрытый старым своим тулупом, А овцы рано поутру В тревоге будут стоять над трупом…

Георгий Голохвастов

«Спеши! Пусть ждут другие ягод…»

Спеши! Пусть ждут другие ягод, — Ты ж цвет цветов и счастья рви, Пей хмель вина и хмель любви, Полней живи день каждый за год. И в гимнах радостям земли Без капищ, алтарей и пагод Творца и Господа хвали.

«Любовь и братство — бред людской…»

Любовь и братство — бред людской, Мираж несбыточный в пустыне: Борьба за жизнь мрачит поныне Возмездьем крови наш покой; И жаждать мира даже вправе ль Мы здесь, где братскою рукой На утре дней зарезан Авель?

«От неги сна в зыбях лагуны…»

От неги сна в зыбях лагуны, От женских ласк на берегу, От вин в притонах я бегу В пустыню моря: парус шхуны Кренится, дик валов налет, И снасти, как тугие струны, Могучей песней ветер рвет.

«Стремлюсь, робея, в мир желанный…»

Стремлюсь, робея, в мир желанный Твоей души, открытой мне, И труден в яркой новизне Мой путь загадочный и странный. Так правоверный, трепеща, Чрез бездну в рай обетованный Идет по лезвию меча.

Разрыв

Усилий тщетных проволочкой Любви изжитой я не спас: Ты отошла. И в поздний час В письме последнем беглой строчкой Я на смерть прошлое обрек… В золе камина красной точкой Погас дотлевший уголек.

«Мы глухи. Плоти ткань груба…»

Мы глухи. Плоти ткань груба — В нас прежних жизней струны немы. А сны — веков былых поэмы: В них веет древняя судьба, Как аромат в заветных винах, Давно укрытых в погреба В тяжелых каменных кувшинах.

Примиренье

Я от людей ушел к безлюдью [53] Цветущих радостью пустынь: Ширь необъятна, воздух синь, И я, вдыхая жадной грудью Песнь в аромате пряных трав, Вручаю Божью правосудью Всю горечь жизненных отрав.

Разлука

Путь опустел. Чернеют шпалы Бесстрастной лестницей утрат… Прощай навек!.. В тоске закат Спешит гасить свои опалы; В полях туман ползет к стогам, И мертвый лист свой краснопалый Роняет клен к моим ногам.

53

Я от людей ушел к безлюдью… — Ср. со стихотворением А. Блока «Земное сердце стынет вновь…».

Смерть

Рыданий песнь, кадил бряцанье, Нагар мигающей свечи И в складках гробовой парчи Лучей печальное мерцанье — Последний дар тоски мирской… А в мертвом лике — созерцанье И все постигнувший покой.

Искушенье

Душа, подобно легкой серне, Гонимой сворой лютых псов, Бежит от темных голосов, Зовущих вновь к пьянящей скверне, К влекущим радостям низов… А ей, как тихий зов к вечерне, Иной, нездешний слышен зов.