Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи

Матвеева Новелла

Порхающая по кустам приречным, Не знающая ни пылинки грязи — Знак высшей пробы серебра протоки. 1970-е

Иней

На рассвете, в сумерках лед овых, Хор берёз был выше и туманней. И стояла роща, как Людовик, — В сизых буклях изморози ранней. Но опять, за далями пустыми, Красное,

как будто после бури, Встало солнце с мыслью о пустыне В раскалённо-грезящем прищуре. По коре взбирался, укреплялся На ветвях огонь его раскосый, И кудрявый иней выпрямлялся, Делался водой простоволосой. Иней таял, даже не стараясь Удержаться в лёгкой сетке чащи, Уменьшаясь, Точно белый страус, Отвернувшийся и уходящий. 1970-е

Веселье живописи

I

Страстотерпцы

Кисть весела, и живопись красна. Твои печали — не её печали, И о тебе не думает она; Ей — только бы тона не подкачали! Ей всё равно, чьё «Утро на причале», Чем «Богоматерь» вправду смущена И заработали или украли Лилового, на крючьях, кабана… Лишь Гойя цену знает кабану. Лишь Брейгелю натурой не упиться! Но их-то я как раз не в живописцах, А в страстотерпцах горьких помяну: Ведь ложь они презрели бескорыстно, А истина — совсем не живописна!

II

Видение

Заката в долах жар животворящий. Но лозы в гневе. Рдея, — плеть за плеть, — Пошли, как трещины в стене горящей, Как щели ада, лающе алеть. Мне снится кардинальский — то напевный, То ржущий пурпур. Битвы ржавый свет. До треска красный, пушечно-полдневный, Владетельный, громово-алый цвет. Предел бесстыдства на лице безбровом. Впервые запылавшая щека Низвергнутого в ад ростовщика. Вельможный плащ. Клеймо на родниковом Челе блудницы. Странно жжёт глаза Мне в тихий вечер тихая лоза!

III

Лоза вдали

Лоза в кудрях, лохмотьях и огне, Как беглый узник замковых развалин; Он плащ порвал и руки окровавил, Спускаясь на верёвках по стене, Но, в двух прыжках от выцветшей травы, Внезапно замер, даль обозревая, Скосив

глаза на варварские рвы И в хитрости холмы подозревая… За этим красным ветровым пятном, Как за огнём, слежу глазами детства И вижу битвы, скованные сном, На месте завертевшиеся бегства, И неподвижный залповый огонь Смеживших веки, грезящих погонь… 1970-е

«Творил Рембо, как гений с гордым лбом…»

Творил Рембо, как гений с гордым лбом, Но пробил час (дела и мысли лживы!), И всё, что сохранилось от Рембо, Прокляв стихи, ушло на путь наживы. Захохотало золото-металл Над золотом его стихотворений. Как старый скряга, золото считал В палатке бедуина — юный гений… И всё же — как различны две судьбы! Считала деньги мать не хуже сына, Но вряд ли ей понадобилась бы Для этого… палатка бедуина! Знать, был поэт из редких! Из таких, Чьё бегство от стиха — такой же стих. 1967

Мой Бодлер

Сделать песню из промежутка между песнею и молчанием. Ведь в зазоре меж радостью и отчаяньем Тихо. Жутко. Сделать песню из материала, Из которого состояло Всё, что песню твою убивало. Как бедняк мотыгой убогой Тощий клин между полем чужим и проезжей дорогой Отвоевывает по ночам воровато, Сделать песню — что так искома! — Из невозможности петь; из кома В горле. Из железного перехвата. Ненавидящий, ненавистный, Презирающий и презренный, Каждый дюйм воспой! Каждый миг! Капризный, Ускользающий, пропадающий зря во вселенной… Из белены, цикуты, Из полынного в чаше осадка, Из горьких или из пресных шипов пустыни, Из напрасно прожитой жизни влачащегося остатка — Сделай песню ныне! Сделай песню, щемящую сладко, Муза — Пчела полыни! 1970-е

Конец авантюризма

Он, я знаю, считает себя очень ловким, потому что поступает подло…

Бернард Шоу (из письма)