Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи

Матвеева Новелла

* * *

«Что есть Истина?» — голос раздался в ночных небесах, Обратись к Языку (что всегда как солдат на часах). А Язык — промолчал. Потому что «решительной ломке» Подвергался как раз… И стоял в это время в «лесах».

* * *

Есть, есть разрыв — ручаюсь головой! — Меж сущностью и формой стиховой: От формы — пляшешь, носишься, летаешь… От сути — ковыляешь, чуть живой…

* * *

—

Чего тебе, тоскливое созданье? — Мне дайте форму. Но — без содержанья. Я формалистка. Ибо только форма Ещё не причиняла мне страданья.

А меня осенило!

За что седой Восток так долго и упрямо Хайяма избегал? А тут была программа: «Коран или Хайям», — сказали мусульмане И так естественно избрали… не Хайяма!

* * *

Какие ни имей жестянщик недостатки, Не отразиться им на мировом порядке. Философ и халиф! На мягком воске мира Лишь вашихслабостей застынут отпечатки.

* * *

Поэт не о себе скорбит. Как ни тяжка Зависимость певца от черствого куска, Стократ ему больней, что от куска зависят Умы, характеры, народы и века.

* * *

В дыму интриг, убийств и зуботычин Лишь Летописец сдержан и приличен. Держись, не падай! Ибо в целом мире Один за всех ты должен быть логичен.

* * *

Когда заносчивость припишут вам лукаво, Но и на равенство у вас отнимут право И каждой курице дозволят клюнуть вас,— Ловите этот час и знайте: это — слава.

* * *

Не верь, что постоянство приедается. Такая мысль ничем не подтверждается: Когда ж успело б нам приесться качество, Которое так редко попадается?

Небольшое уточнение

Поскольку в историческом потоке — Не вдруг поймешь — где доблести, где склоки,— Давай не на историю молиться, А на ее отменные уроки!

Преемственность

Вбежал и уязвлённо заявил: «Сальери никого не отравил!» Возможно. Но спустя два века после странной Кончины Моцарта — откуда этот пыл?

* * *

Бесчинства объясняются войной. Зловредный нрав — природою дурной. И только честь ничем не объяснима. Но верить можно только ей одной. 1970-е

Жорж Санд

Они усы и бороды носили, — Гремящий трагик, романист, поэт… Но в общем парни — женщинами были; Ведь женственней души французской — нет! Весь

мир беспечностью они пленили, Изяществом очаровали свет И с томной красотой соединили Дев ичьей грусти ливневый расцвет. Одна вспылит, другая прослезится… Та — ворковать, та — с перстнями возиться, Подымет эта ближнего на см ех… Учтив, спокоен, храбр, великодушен, Не столь плаксив, не всем ветрам послушен, Один Жорж Санд — мужчина среди всех. 1970-е

Кино

Когда выходишь из кино В мерцанье вечера сырое, Лишь краем зренья замечая, Что землю снегом замело, То существуешь за двоих: И за себя, и за героя. Или совсем не существуешь: Ни за себя, ни за него. Ознобом воздух напоён, Тоской по Куперу и Грину. Приторможёнными ручьями Бесшумного снегодождя… Кинематограф, как сова, Тебе глядит упорно в спину, Зелёнолунными очами Над городами поводя. …Как тень жаровни по стене, Текли виденья в тёмном зале: Был полон счастья и печали Старинной песенки напев, Пока не гас на полотне, Перерождаясь в ропот устный, Картины оборотень грустный, От превращений побледнев… Нет! Место низости не тут! Иллюзион — страна титанов! Момент — и хоры великанов Подхватят клич передовой… Но и случайный в пятке зуд Здесь облик обретает плотный. И огонек встаёт болотный — До колокольни головой! …То не борцы-тяжеловесы, То мыслей тёмные процессы! Мне представали в ходе пьесы И страхи в латах Жанны д’Арк, И низкой прозы интересы В обличье сказочной принцессы… Искусства дальние экспрессы, Вы поворачивали в парк! Угадывалось: близок час, Как за Джульеттою Мазиной Пойдут эскортом, цепью длинной «Блаженных» новые сорта: Придут бой-золушки, пай-жанны… Гибрид из бокса и нирваны. Вся та святая простота, Что не проносит мимо рта. …Но зал, как донор-пеликан, Питал детей своих фантазий; Стоял, как лекарь, с банкой мазей Для новых Золушкиных ран… Устроить Золушку на бал Толпой пытались персонажи… А мне от Золушкиной сажи Хотелось выстирать экран.