Мясник
Шрифт:
— Когда его можно будет забрать?
— На основании последнего осмотра я бы сказал, что еще не меньше трех недель потребуется на…
— Очень хорошо, — сказал Схимник и начал снимать халат. — Так мы договорились, Петр Михайлович?
— Ох, молодой человек, вот вам так все просто, а мне как быть? — маленький врач сокрушенно покачал головой. — Мы же полностью зависим от Виктора Валентиновича — и не дай бог что!.. Мало того, что приходится работать, так сказать, под игом постоянной неопределенности, так теперь вы еще и требуете, чтобы столь зыбкое…
Схимник хлопнул по столу толстой папкой, лежавшей с краю, и Петр Михайлович подпрыгнул на стуле, уронив очки.
— Господин доктор, я человек неприхотливый, мне достаточно простого и внятного ответа, не нужно засыпать меня придаточными предложениями! — Схимник
— Молодой человек, — Петр Михайлович заметно побледнел, — я уже не раз имел удовольствие оценить вашу образованность и чувство юмора…
Схимник вздохнул и начал расстегивать пиджак.
…и исключительно из уважения к вам, — поспешно добавил врач, — я, конечно, просьбу вашу выполню. Каков срок?
— Надеюсь, не очень долго, — Схимник встал и осмотрелся, продолжая расстегивать пиджак. Врач нахмурился и с тоской посмотрел на запертую дверь. — Вы не против, если я немного подремлю на вашей кушетке, Петр Михайлович?
— Господи, ну конечно! — воскликнул врач с таким явным облегчением, что возглас вызвал у Схимника улыбку. — Вот сюда пиджачок повесьте. А я, с вашего позволения, пока удалюсь, у меня еще дел по горло.
— Удаляйтесь, — отозвался Схимник, вешая пиджак на стул. Петр Михайлович встал.
— И, насколько я понимаю, Виктор Валентинович ничего не должен знать о вашем визите?
— Напротив, когда я уйду, немедленно позвоните ему и сообщите, что я заходил поинтересоваться состоянием вашего пациента.
— Знаете, — маленький врач покачал головой, — не хотел бы я, молодой человек, оказаться вашим врагом. Это не лесть, это абсолютно честное и субъективное…
— Все в руках божьих, — скептически заметил Схимник.
Как только дверь за Свиридовым закрылась, он сбросил ботинки, вытянулся на кушетке и почти сразу же заснул, как человек, привыкший спать не тогда, когда хочется, а тогда, когда на это есть время.
Проспав минут сорок, он покинул клинику, не попрощавшись с Петром Михайловичем, и поехал в центр. Там Схимник поужинал в знакомом ресторанчике — хоть и в «Царском дворе» наверняка угощать будут на славу, это его мало интересовало — он никогда не ел на подобных мероприятиях.
Выйдя из ресторана, Схимник закурил и посмотрел на часы. До семи еще было время, и он решил немного прогуляться. Уже стемнело, всюду включили фонари, ярко горели витрины и рекламные вывески, а с темного неба в полном безветрии продолжали сыпаться крупные снежные хлопья, погребая под собой большой город и странно приглушая его обычный вечерний шум. Трамваи с залепленными снегом стеклами проезжали словно привидения. Заснеженные люди казались странно молчаливыми и медлительными. Бросив свой «паджеро» на стоянке, Схимник неторопливо шел мимо них, и снежные перья оседали на его черном пальто. Он любил ходить пешком — во время ходьбы всегда лучше думалось, плохо было толь-ко, что улица слишком людная. В свободное время он предпочитал держаться подальше от большого скопления людей. Схимник перешел дорогу, прошел насквозь две улицы и свернул в большой парк, где спали под снегом сосны и большие старые ивы. Снег сыпал и сыпал, совершенно изменив знакомый рельеф — деревья превратились в горы, кусты и скамейки — в гряды холмов, большой фонтан, отключенный до весны, — в странный снежный дворец, плиточные дорожки, выщербленные, истертые множеством ног, и изрытая земля — в девственные, нехоженые равнины. Схимник шел, засунув руки в карманы, и думал. Ему очень не понравились недавние разглагольствования Баскакова о том, что кровь — не вода. Если Виктор Валентинович что-нибудь про него понял, ничего хорошего в этом нет. И этот человек, Сканер… ишь, ты! Кирилл Васильевич! Находясь в его присутствии, сдержать себя было очень трудно… и с другими-то трудно, но с ним — особенно, потому что Сканер, как и хозяин, был точно из тех, кто сидит в окопе по другую сторону поля — и не просто сидит — отсиживается. Только бы этот Вячеслав не сглупил. Насчет него у Схимника были свои планы. А ее он найдет. Рано или поздно, но найдет, и никто не сможет ему помешать. Главное — попытаться влезть в ее шкуру, понять, куда она направится, где отсидится… да и еще в таком состоянии, одна… хотя нет, теперь уже не одна, судя по всему. Он долго бродил по парку, изредка поглядывая на часы,
— Эх, Трофимыч, злой ты дядька! — неожиданно сказала девушка. — Старый циник. Но мне понравилось. Только странное ты выбрал время, да и погоду тоже. Здесь же нет никого — оценить некому — и духовно, и материально.
— Ну, ты ведь есть — вот и оцени за всех, — сказал сидящий. — А вообще — не в этом дело. Просто захотелось мне спеть именно сейчас — вот я и спел.
— Гитару испортишь.
— А не моя гитара! Ну, что, дашь на беленькую? Сама-то чего по темноте шастаешь? Слыхала — маньяк завелся по женской части? Проволочных дел мастер.
— Не дозрела я еще для маньяка этого, — негромко ответила девушка и чуть повернула голову, глядя куда-то в сторону, так что ее профиль оказался хорошо виден в свете фонаря. Ее лицо показалось Схимнику знакомым, и он порылся в памяти, пытаясь вспомнить, где мог его видеть, но не смог. — Ему-то все больше за тридцать нравятся, а я что — еще слишком молода, свежа, аки монастырская лилия.
«А занятная девчонка, — рассеянно подумал Схимник, хмуро глядя на белые стены собора. — Девчонка, девчонка… Кого же ты наняла, Наталья? Кого? И что он знает о тебе? Надо найти его, но где? Кого же ты наняла?»
Он взглянул на часы и торопливо пошел обратно через заснеженный парк, и в тот же момент девушка, почувствовав легкую тревогу, обернулась, но увидела только быстро уходившего человека, почти сразу же превратившегося в тень, которая тут же растворилась в снежном мраке старого парка. Тень растворилась, но тревога осталась, и, стряхнув снег с волос, девушка надела шляпу, протянула певцу деньги и сказала:
— Ладно, пошла я. Действительно темновато.
— Ну, ты, Вита, заходи еще, — отозвался гитарист. — Я теперь всегда здесь сижу. Поговорим.
— Хорошо, пока, — отозвалась Вита и, поправив на плече ремень сумки, быстро зашагала в сторону противоположную той, куда ушел Схимник.
Вначале мне казалось, что работа, порученная Наташей, ничем не отличается от прочих пандорийских заданий, но позже, подумав, я решила — не так-то все это просто. И в самом деле — когда работаешь в коллективе, портреты вырисовываются сами собой — ты непосредственно общаешься с нужным тебе человеком, потому что ты вместе с ним работаешь, ты общаешься с людьми, которые работали с ним много дольше чем ты, а некоторые даже допускались в его личную жизнь. Ты можешь пойти выпить с ним кофе или чего-нибудь покрепче, что, конечно, еще лучше, можешь даже попытаться попасть на его какое-нибудь домашнее торжество, где уже можно общаться и с родственниками. И все это просто, потому что ты с ним работаешь. Другое дело — со стороны, навскидку, собрать сведения, из которых нужно выстроить подробнейший психологический портрет — может быть, вплоть до глубокого интима. Времени на это мало, вливаться в какие-то коллективы некогда, и ты, человек посторонний, общаясь с близкими к объекту людьми, естественно будешь их настораживать, и они тебе ничего толком не скажут. Над этим уж действительно следовало задуматься.