Мясник
Шрифт:
Чума опешила. Причем не столько ее поразило сопротивление Тани-тихони, сколько правота ее слов.
— Ну что ж, — проговорила она наконец. — Может быть, ты и права.
И снова замолчала — теперь уже надолго.
Таня была довольна. Она впервые выиграла в споре с Чумой, и это показалось ей хорошим предзнаменованием, она решила и дальше придерживаться избранной политики с Андреем.
Что-то до этой минуты мучившее ее, какой-то дискомфорт отступил, и только теперь, когда она одержала, как ей казалось, моральную победу
Поняла и испугалась.
Да, она вышла победительницей в споре с Чумой. Но она совсем не была уверена, что больше не позволит Андрею дотронуться до себя. Она привыкла к нему, к его сильным рукам, она вспомнила свое разочарование, когда он так легко и быстро заснул в ночь йх ссоры. Не так-то легко ей будет постоянно отказывать ему.
Но что сделано, то сделано, а что сказано, то сказано, и она будет держаться до конца. Она должна заставить их уважать себя, и в первую очередь — Андрея. Иначе потеряет уважение к самой себе, а это уже совсем плохо.
После возвращения ребят Чума нет-нет да и поглядывала на Андрея — внимательно и сочувственно. В конце концов он не выдержал и грубо спросил ее:
— Что ты на меня пялишься, Чума?
— Да так, — сказала она. — Ничего.
Андрей пожал плечами, отвернулся, а
Генка спросил:
— А действительно, чего уставилась, а?
Чума метнула на него такой взгляд, что
он тут же махнул рукой и заржал:
— Да пялься, пялься, жалко, что ли? За кого, за кого, а за Андрюху я спокоен.
— А за меня? — поинтересовалась Чума — она уже пришла в себя.
— И за тебя спокоен, — ответил ей Генка.
— Вот и молодец, — сказала Чума. — А то я уже волноваться собралась. Может, с головой у тебя что случилось, может, еще что…
Андрей и Таня старались не смотреть друг на друга.
Всю дорогу до Москвы они молчали, как чужие. Выбирая телевизор, они перекинулись двумя-тремя фразами, дотащили огромный ящик до выхода, снова поймали такси, погрузили в него телевизор и снова замолчали, теперь уже до самого Барыбина.
Отпустив такси около подъезда, Андрей взвалил на плечи тяжелый ящик и легко поднял его на пятый этаж. Было видно, что его мучает какая-то мысль, о которой он до
поры до времени не хочет распространяться.
Когда телевизор установили и улеглись все страсти и восторги по поводу покупки, Андрей в наступившей тишине четким и размеренным голосом заявил:
— Завтра я иду с Генкой.
Поначалу они даже не поняли, о чем
идет речь.
— Куда ты со мной идешь? — глупо улыбаясь, переспросил Генка.
— В кассу, — сказал Андрей. — Надоело мне сидеть за баранкой. Завтра я иду с тобой.
Чума внимательно смотрела на него.
— Почему? — коротко спросила она.
— Потому, — ответил Андрей. — Ты, Чума, конечно, девка что надо, но в таком деле и мужик не лопухнется.
— Это смотря какая девка, —
Андрей надменно на него посмотрел, и Генка вдруг подумал, что никогда не видел у своего друга такого взгляда.
— А что? — спросил Андрей. — Кто-то
во мне сомневается?
Таня вдруг поняла, почему именно сегодня, именно сейчас Андрей завел об этом речь. Ну вот, сказала она себе, ты этого добивалась? Когда ты наконец вобьешь себе в башку, что здесь совсем не так думаю i и поступают, как ты привыкла читать про это в своих проклятых книжках?
— Никто в тебе не сомневается, ответил другу Генка. — Но у нас ведь так классно распределены все роли. И потом, кого за руль-то сажать? Чуму нельзя.
— Почему нельзя? — возразил ему Андрей. — Она классно ведет машину, я знаю.
— Да ее из-за руля не видно! — возмутился Генка. — Любой мент нас остановит.
— Так мы ему и остановились, — усмехнулся Андрей. — И потом, ты что так и будешь продолжать на этой тачке разъезжать?
— В каком смысле? — не понял его Генка.
— В прямом, — сказал Андрей. — Мы на этой машине три раза дело делали. Как нас во второй раз не повязали — до сих пор не пойму. Я только сегодня об этом подумал. Когда ты нас за телевизором на такси послал, помнишь, что ты сказал: не «светитесь». Короче. Тачка нужна другая. Я тут одну заприметил, на завтра вполне сгодится. Делаем завтра последнюю кассу, уезжаем на той, которую я сегодня сделаю. И все. О кассах пока забудем. Будем думать, как дальше жить. Может, на дно заляжем. В Горек поедем, пока успокоится все. Там видно будет. Но завтра я иду с Генкой. Чума будет ждать нас в машине. Я все сказал.
Генка подумал, что его авторитет лидера стремительно падает. Надо же, подумал он, только недавно я об этом подумал, и вот — пожалуйста. Теперь и Андрюха командовать решил. Семья, е… его мать.
— Нет, — решительно заявил Генка. —
Насчет тачки ты прав, но в кассу со мной пойдет Чума.
— Как хочешь, — сказал ему Андрей. — Но в тачке я вас ждать не буду.
— Как это — не будешь?! — взъярился Генка. — Оборзел совсем?!
— Сказал, не буду, значит, не буду, — твердо смотрел на него Андрей. — Ори не ори, Ген, а будет так, как я сказал. Пусть бабы один раз нас подождут. А мы будем вместе дело делать.
— Да мы и так вместе! — чуть не взвыл Генка. — Что это с тобой, Андрюха?!
— Короче! — почти заорал на него Андрей. — Сказал, нет, значит, все! Понятно?
Чума, до поры помалкивавшая, подсознательно надеялась на то, что здравый смысл восторжествует и затея Андрея провалится. Но тот был упрям, как стадо баранов, и Чума, которая, как и Таня, сразу поняла, чем вызван этот бунт, со вздохом произнесла:
— Ладно, Генка, — сказала она. — Пусть идет.
— Ты то чего?! — заорал тот. — Ты не понимаешь, что ли?!