Мясной Бор
Шрифт:
Переведя дух, стал понемногу подтягиваться к погружавшемуся баварцу. Тот чувствовал, как русский ухватил его за плечо, но увидеть его не мог, не был в состоянии и повернуться: болото цепко держало тело в смертельных объятиях.
А Чекин осторожно подтягивался, стараясь не делать резких рывков и движений, от которых быстро таяли силы. Он чувствовал, как сокращается расстояние между ним и осиновой веткой, хотя до нее еще было неблизко.
Вилли же перестал бороться за жизнь. Он понял, что случай не придет, и не в его, Земпера, силах что-либо изменить. Веривший — в бога и фюрера, солдат в последнюю минуту не вспомнил ни того, ни другого. Он думал о родной Баварии, о
Когда Степан подтянулся к погружающемуся Земперу так, что смог и второй рукой ухватиться за его плечо, он принялся вытягивать себя из трясины, опираясь на баварца, который стал теперь под его тяжестью погружаться еще быстрее.
Он еще пытался выпрастывать из хлюпающей жижи руки, но движения их становились все медленнее и, наконец, совсем прекратились. Зловонная жидкость подступила к подбородку, потом полилась в рот. Вилли закашлялся, захрипел, дернулся, будто хотел сбросить щуплого ивана, оседлавшего его в последнем прыжке к жизни. Но тот уже опирался обеими руками о плечи баварца, не оставляя последнему ни единого шанса. Тело погрузившегося в болото Земпера стало той опорой, которая позволила Чекину дотянуться до спасительной ветки.
Вилли Земпер умер не от удушья. У него разорвалось сердце от горькой мысли, что ему никогда не увидеть собственного сына. А обессиленный Степан Чекин, так до конца и не осознавший, что побывал на том свете, лежал поперек ненадежной тропинки и старался вспомнить, где он встречал человека, так похожего на этого немца. Ему и в голову не пришло, что виделись они зимою в погребе с картошкой.
— Всех, кто способен держать оружие в руках, — в ружье! — сказал Зуев. — Каждый снаряд — в цель! Каждый грамм продовольствия — на учет и под строгий контроль! Мы должны постоянно помнить, товарищи, что в Ленинграде сейчас умирают тысячи детей, женщин и стариков. Они ждут, когда мы придем к ним на помощь… Надо ли говорить, какую свору фашистов удерживаем мы здесь, в этих болотах? Не будь Второй ударной армии, они бы всем скопом навалились на беззащитный Ленинград. Держаться, держаться и еще раз держаться!
Дивизионный комиссар, характеризуя положение, сказал собравшимся на расширенное заседание Военного совета армии командирам и комиссарам частей, что с первых дней апреля контратаки противника значительно ослабли, немцы не пытаются больше закрыть коридор. К сожалению, и у нас нет сил расширять его. Более или менее сносной стала обстановка по тем оперативным направлениям, где еще недавно наступала 2-я ударная. Только вот в районе дороги к Мясному Бору артиллерийский обстрел, бомбовые удары по колоннам машин, гужевому транспорту, даже отдельным людям почти не прекращаются.
— Но дорога все-таки действует, — рубанул рукой Иван Васильевич, — хотя полностью обеспечить армию не в состоянии. Поэтому Военный совет, рассмотрев перспективы и возможности, вынес решение: начать строительство узкоколейной железной дороги. Начальником строительства утвержден майор Марков, начальником штаба старший лейтенант Байдаков. Дорогу построить в две недели!
Собравшиеся невольно ахнули. Срок был фантастический. Комиссар Зуев выдержал паузу, обвел всех грустными, выразительными глазами и тихо сказал:
— Иначе армия погибнет от голода.
Калашников, замначальника политуправления фронта, прибывший
Но Андрей Андреевич молчал. А когда поймал взгляд Калашникова, лишь пожал плечами. Командующий армией тоже не произнес ни слова. Заседание вел Зуев, и это никого не удивляло: Иван Васильевич на равных с Клыковым отвечал за судьбу армии. К тому же присутствующие знали, что Николай Кузьмич серьезно болен и держится из последних сил.
«Вид у командарма, действительно, неважнецкий, — подумал Калашников. — Никак нельзя ему здесь оставаться…» Он, собственно, и приехал в армию, чтобы убедиться в этом. Вчера его пригласил к себе Запорожец и дал срочное поручение.
— Задание есть, — сказал Александр Иванович, — к Зуеву надо съездить… Сегодня в ночь и давайте. Посмотрите сами на командарма. Сильно занедужил Клыков, но упирается, не хочет в госпиталь. Похвальное, конечно, стремление остаться на передовой, но больной командарм — это непорядок. Товарищ Сталин об этом узнал, звонил нашему комфронта… Поговорите с Зуевым, с командармом. Если болен, передайте: сам товарищ Сталин приказывает Клыкову временно сдать армию.
— А кому? — вовсе не по-военному спросил Калашников.
— Тогда и решим, — ухмыльнулся наивности новоиспеченного комиссара Запорожец. И тот смотрел сейчас на Клыкова, изнуренного болезнью, и старался понять душевное состояние командарма, так неожиданно выбитого из седла. Ну пуля там или осколок — это понятно, война. А вот выбыть из строя по болезни, конечно, обидно… Калашников в силу собственной некомпетентности плохо представлял обстановку, в которой оказалась 2-я ударная армия, и искренне верил в близкий успех операции, когда уже не за горами соединение с 54-й армией соседнего фронта, а там и победный марш к городу революции.
Сейчас, слушая члена Военного советами Калашников, и собравшиеся понимали, что положение стало определенно неопределенным. На войне, увы, часто возникают подобные ситуации, когда идти вперед нет сил, а отступить назад не имеешь права. Твой же успех или неуспех выражается вполне материальными гектарами отвоеванного или, наоборот, утраченного земельного пространства. Его отобрала у пришельцев 2-я ударная, но этот огромный кусок болотного и лесного края без дополнительных усилий до конца освоить по-военному армия не могла, соединиться с федюнинцами тоже не получалось… Сидевших на заседании командиров могла разве что утешить мысль: в точно таких же условиях находится группировка из шести дивизий противника общей численностью до 100 тысяч человек. Их окружили войска генерала Курочкина, и немцы прочно сидели в демянском котле, получая помощь извне лишь по воздуху.
Но все это было на соседнем фронте, то есть как бы в условиях информационной закрытости военного времени, на другом конце планеты. И то сказать: о боях на Африканском побережье наши люди знали из газет больше, чем о десанте на Керченский полуостров.
Здесь же собрались опытные военные, хорошо понимавшие: армию отсюда не отведут, разве что петух жареный клюнет. А поскольку Зуев заговорил об узкоколейке, командиры и комиссары облегченно вздохнули: будем всерьез садиться в болото. И потому, значит, никаких курортных настроений, обустраиваться станем по возможности надолго, а там как прикажут. Хоть в этом есть некая определенность.