Мятежники
Шрифт:
– Если не казаки, то мороз нас точно прикончит…
– Не вешай носа, Люсьен! Иди сюда – тут теплее…
– В такую погоду русские не станут атаковать… Думаете им теплее, чем нам?
– Я ног не чувствую…
– Если бы хоть кусок хлеба… я согрелся бы, если бы съел кусок хлеба…
– Эй, оттащите его, он горит!
Обезумевший от холода гренадер сунул в костер босые ноги, уже почерневшие от гангрены. Он не чувствовал боли от ожогов и принялся яростно отбиваться от тех, кто оттаскивал его от огня.
– Что за дерьмо!
– Тащите его отсюда!
– У него дубинка, мне с
– А ну-ка, ребята, все разом!
Сразу несколько человек навалились на безумца и оттащили его от костра. Запахло горелым мясом. Сосед Сергея жалобно вздохнул:
– Моя Полина прекрасно готовит свиные ребрышки под чесночным соусом…
– Вы из Парижа? – спросил Сергей.
– Оттуда. Вот не повезло, – сосед сокрушенно покачал головой, – а ты откуда, приятель?
– Тоже из Парижа.
– Где ты живешь?
Сергей назвал улицу, где располагался пансион Хикса. Оказалось, что его сосед жил всего в трех кварталах оттуда. Сосед обрадовался.
– Надо же! – воскликнул он, – встретить земляка в таких обстоятельствах! – он наклонился к Сергею и прошептал ему на ухо, – есть хочешь, земляк?
– Да, – вполне искренне ответил Сергей.
– Тогда пошли отсюда. Здесь слишком много голодных ртов…
Они отошли от костра, парижанин быстро нашел укрытие под какой-то разбитой телегой, забрался туда, поманил за собой Сергея. Порылся в лохмотьях, что заменяли ему одежду, вытащил кусок хлеба, разломил пополам.
– Держи. Как тебя зовут?
– Серж.
– А меня Жан-Жак. Мой папаша – поклонник Руссо, хоть и мясник.
– Мясник?
– Ну да, у него мясная лавка. Я ее унаследую…если выберусь отсюда живым, – Жан-Жак печально улыбнулся и Сергей увидел, что он очень молод – может быть всего на несколько лет старше его.
– Сколько тебе лет? – спросил он.
– Двадцать два. А тебе?
– Двадцать, – соврал Сергей.
– Ты женат?
– Нет.
– А я женат. Уже год. Когда я ушел в армию, Полин была беременна… Сейчас, наверное, уже родила. А я даже не знаю – кого… Эх, не повезло нам, Серж. К утру мы все тут сдохнем от мороза. А если не сдохнем – нас прикончат казаки. Бог против нас. Императору не стоило лезть в эту проклятую страну…
– Пожалуй…
Хлеб был съеден.
– Пошли к костру? – предложил Сергей, – здесь мы точно замерзнем.
Жан-Жак покачал головой.
– Иди. Я посижу. Спать хочется…
– Спать нельзя, – Сергей потянул его за рукав, – пошли к костру.
– Отстань, – вяло оттолкнул его парижанин, – иди один. У тебя ни жены, ни ребенка… Тебе еще рано умирать… А я уже все… С меня…хватит… Надоело… Иди… Если доберешься до Парижа… зайди к моему отцу… у него мясная лавка… на улице… улице…
Он прислонился спиной к колесу телеги, закрыл глаза.
– Эй! – окликнул его Сергей, схватил за плечи, встряхнул, – эй, приятель!
Но сын мясника уже не реагировал ни на что. Он спал.
Сонное оцепенение начинало овладевать лагерем. Люди искали укрытия от пронзительного ветра, забирались в любую, даже самую жалкую щель, забивались туда и засыпали, чтобы уже никогда не проснуться. Только самые стойкие продолжали толпиться вокруг костров, понимая, что огонь – их единственный шанс пережить эту страшную
Сергей тряс сына парижского мясника, бил по щекам, кричал ему на ухо имя жены: «Полин ждет тебя! Ты должен жить!» Он попытался развести рядом с телегой костер, но ветер сдувал огонь – за полчаса возле их укрытия намело приличный сугроб. Сергей с ужасом понял, что смерть – везде. Умереть было легче, чем жить. Для того, чтобы жить нельзя было спать, надо было что-то делать, двигаться, шевелится. Для того, чтобы умереть надо было всего лишь уснуть…
Из-за возвышенности изредка гремели артиллерийские залпы. Засыпающие от холода люди почти не реагировали на ядра, что падали иногда в самую середину толпы. Сергей вдруг подумал, что те, кто стреляет, тоже делают сие только для того, чтобы согреться, потому что пять минут без движения в эту ночь убивали человека куда успешнее ядер и пуль. Когда он понял, что Жан-Жака уже не разбудишь, он принялся тормошить других; несколько человек проснулись, он перетащил их к почти погасшему костру, набросал туда обломков, кто-то грязный и страшный, но пока еще живой помог ему развести огонь. У разломанной кареты сидела женщина с двумя маленькими детьми: она еще не спала, но уже была равнодушна к окружающему – Сергей силой поднял ее с земли, потащил к огню. Она застонала, попыталась оттолкнуть его, потом очнулась и подхватила детей:
– Благодарю вас, сударь, – сказала женщина, когда он устроил ее возле костра, попыталась улыбнутся ему, и Сергею вдруг показалось, что эта женщина – дама из высшего парижского света, из числа подруг его матери, образованная, остроумная, привыкшая к легкой, беспечной и богатой жизни. Сейчас же она напоминала нищенку – закутанная в грязные лохмотья, с огрубевшей от мороза кожей, грязными руками. В ее глазах не было ничего, кроме голода и страха за детей. Он пожалел, что поторопился съесть свой хлеб.
Несколько часов подряд он метался по лагерю, собирая топливо для костра, подтаскивая к огню засыпающих людей. Это было почти бесполезно – но он двигался, не спал – а значит, жил. Но после полуночи силы начали изменять ему. Закатив в костер колесо от разбитой кареты, он присел на корточки. Уже не было сил тянуть руки к теплу… Хотелось просто сидеть – и смотреть на языки пламени, чувствуя как оттаивает лицо и замерзает спина…
Рядом с ним было еще несколько человек, таких же как он – грязных, полузамерзших, полубезумных. У некоторых еще хватало сил разговаривать…
– Нам надо на ту сторону….
– Утром… когда будет светло и стихнет этот чертов ветер…
– Я мог уйти отсюда еще вчера… когда проезжал император… Не повезло… была такая давка, что я не решился…
Сергей прислушался.
– Император небось, уже в Вильно, я видел, как он проехал…
– Главное – чтобы стих этот чертов ветер… Вы кто?
– Я? Учитель. Школьный учитель.
– Откуда вы?
– Верьер. Это во Франш-Конте. А вы?
– Из Лиона. Вряд ли мы доживем до утра…