Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)
Шрифт:
Вдруг на середину двора из загона вышел огромный тур. Он ленивым взглядом смерил царя, боднул острыми рогами воздух и толстыми губами потянулся к деду.
— Избаловал я его, — отвечал старик, — объясняя чудо. — Пшеничного хлеба у меня просит. А у меня все хлеба на столе для государя выставлены. Не такой он вольный зверь, каким казаться хочет.
— Как же он забрел к тебе? — подивился Иван.
— Корова моя ему по сердцу пришлась, — просто отвечал старик. — Вышел я как-то на выпас, смотрю, а там вот этот тур корову кроет. Сам понимаешь, батюшка, как же ей устоять, бедовой, если такой видный кавалер стал за ней ухаживать.
Тур, не отыскав искомого лакомства, обиженно проревел и затопал обратно в загон.
— Буйволы не приняли его обратно в стадо, — сказал старик, — вот он так и остался с моей коровой. Я ее на выпас, а он за ней послушной собачонкой бежит. Тут как-то бык один ее хотел покрыть, так буйвол только рога на него наставил и тотчас нахала образумил. — И уже другим тоном: — Неужно слюбились, государь?
— А то как же! Божьи твари тоже этим не обижены.
И опять Ивану Васильевичу вспомнился обесчещенный буйвол, который предпочел геройскую смерть бесславному существованию с домашней скотиной. Этот хоть и велик ростом, а кровь у него потише будет.
На следующий день старик вывел царя и челядь на прикормленное место. Сено уложено в снопы, пахло пометом, снег стоптан в грязь.
— Вчера с утра приходили, вот и сейчас скоро будут, — объяснил старик. — У них вожак черный. Так он их сразу вот на эту поляну выведет… Вон к тому стогу сена. Тебе, государь, за этим деревом спрятаться нужно, а вы, бояре, вот за этим стогом сена стойте. Я их приучил к этому часу из леса выходить.
Ожидание действительно было недолгим — часу не прошло, как показался первый буйвол. Это был огромный сильный самец. Он неторопливо шел к тому месту, где обычно лакомился пахучим сеном, шел, уверовав в абсолютную безопасность. Он словно знал про царскую охранную грамоту, которая оберегала его всюду, подобно пастуху, стерегущему несмышленого теленка. Тур даже не поглядывал по сторонам, понимая, что врагов у него быть не может. Следом, увлекаемые самоуверенностью и силой буйвола, шествовали самки, которые выделялись на белом снегу огромными темно-рыжими пятнами.
Вот буйвол остановился и, задрав голову, наблюдал проплывающие над головой облака. Он напоминал деревенского мечтателя, любовавшегося красивым видом.
— Воздух нюхает. А мы, государь, с подветренной стороны встали, не чует он нас.
Стало ясно Ивану, что тур не так тих, как это могло показаться: он может проткнуть рогами обидчика, увести стадо обратно в лес, вот потому и затаились отроки.
И это неосмотрительное появление тура на открытом поле скорее всего было хитростью мудрого животного: своим неожиданным приходом он хотел вызвать неприятеля к действию.
Но лес молчал.
И, еще раз убедившись в безмятежности окружающей природы, тур протрубил прямо в облака — это был сигнал о том, что семейство может двигаться дальше к кормушкам.
Тур все ближе подступал к охапке сена. Царь видел большие и влажные глаза самца, голова его под тяжестью рогов слегка наклонилась, будто он желал для начала боднуть своего невидимого соперника, посмевшего встать на
— Еще немного, государь, — заверил староста.
Иван, не в силах унять дрожь в руках, нетерпеливо поторапливал:
— Дело ли ждать? Буйвол в ста пятидесяти саженях!
— Много, государь, — терпеливо разъяснял староста, будто разговаривал с неразумным дитятей. — Вот будет сто саженей, тогда пора!
Голос у старика спокойный и ровный. Он обладал даром убеждения, и Ивану подумалось о том, что наверняка невестушки грешат со свекром, не в силах воспротивиться его строгому слову.
А старик продолжал:
— В шею бей, Иван Васильевич, вот тогда и свалишь его. Ежели в бок попадешь, так он в лес уйдет, там и сгинет! — А когда до буйвола оставалось с сотню саженей, староста произнес: — Пускай стрелу, государь!
Этот самострел был сделан для государя Ивана Васильевича немецким мастером, лучшим во всей Ливонии. Приклад из орехового дерева был пригнан под самое плечо, и гладкая поверхность прохладой ласкала щеку. Оружие выглядело как красивая женщина, украденная дорогими нарядами: окантовка из червонного золота, а самострельный болт из кованого серебра. Самострел хотелось держать в руках, ласкать его, нечто подобное испытывает всякий мужчина, оказавшийся в обществе красивой жеманницы. Чтобы понять красавицу, нужно овладеть ею, а чтобы узнать оружие, нужно проверить его в бою.
Иван Васильевич плавно надавил на курок. Тетива, почувствовав свободу, с тихим шорохом выбросила стрелу далеко вперед, и трехгранный наконечник, разрезая со свистом воздух, устремился навстречу жертве. Заточенный металл распорол рыжую шкуру животного и глубоко застрял в мускулистой шее.
— Попал!
Буйвола качнуло от сильного удара. Оперение огромным жалом торчало из шеи животного, при каждом шаге стрела раскачивалась, опускаясь и поднимаясь. Однако эта заноза оказалась для буйвола настолько тяжела, что тянула его огромное тело книзу, еще миг — и лесной царь опустится перед московским владыкой на колени. Иван Васильевич видел, как слабели ноги зверя, как дрожь пробежала по крутым бокам буйвола. Иван знал, как это произойдет: сначала самец опустится на ослабевшие передние ноги, потом подогнутся задние и, уже не в силах справиться со смертельной истомой, буйвол тяжело опрокинется на бок.
Но вопреки ожиданию зверь стоял.
Прошла минута, другая, но тур застыл подобно изваянию. Он был частью природы, ее памятником, и если бы не стрела, торчащая из мускулистой шеи животного, буйвола можно было бы принять за статую. Но зверь был живым. Он мотнул головой раз, затем другой, избавляясь от оцепенения смерти, а потом медленно зашагал в сторону леса, увлекая за собой коров. И снова раздался рев, который походил не на стон раненого животного, а на триумф победителя.
И когда тур пересек опушку и стал недосягаемым, старик выразил недоумение:
— Что же ты, государь, вторую стрелу не пускал? Твой ведь зверь был!
Иван честно признался:
— Пожалел.
— Ну и дура! Что же ты первый раз-то не пожалел! — невольно слетела с губ досада. — Зверь-то сгинет теперь в лесу. Тысячу аршин пройдет и в снег завалится. Может, повелишь добить его?
— Пускай себе ступает.
Бояре переглянулись: не похож на себя Иван в этот день. Трудно было поверить, что неделю назад он повелел затравить медведями провинившуюся челядь. Ишь ты! А здесь раненого зверя пожалел.