Мятежный дом
Шрифт:
— Вам нужно в медотсек, сэр.
— Мне нужно показать тебе, какого я свалял дурака, — капитан распахнул люк. — Спускайся.
Они прошли под палубой к люку в ходовую часть. Затем открыли дверь, помеченную знаком радиационной опасности.
— Здесь слегка фонит, но это только снаружи. Просвинцованные штаны не нужны, если, конечно, не торчать у этой двери постоянно, — Торвальд набрал на двери код. — Навегу обыскивали дважды, но сюда не совались. По идее, здесь должны лежать отработанные замедлители реактора. Они здесь, в общем-то, и лежат. Изолированные по всем правилам.
Действительно,
— Когда сюда суются со сканером, отмечают небольшой фон — как будто есть легкая утечка. И стараются здесь не задерживаться. На свете не найдется дурака, который вскроет голыми руками контейнер с отработанными стержнями, правда?
С этими словами Торвальд отщелкнул крепления на одном из контейнеров и, четырежды повернув ключ, сдвинул крышку.
В свинцовом ложе контейнера лежал станковый плазменник — не настоящая пушка, вроде той нейгаловской «Саранчи», но всё же здоровая труба, с которой обычный человек не управится без треноги.
Такой можно было бы свалить пиратский глайдер.
— И что, тут везде — оружие? — спросил Дик.
— Нет, кое-где и в самом деле отработанные стержни. И несведущему человеку лучше тут не шарить.
И эти контейнеры не просвечиваются сканером, — добавил про себя Дик.
Торвальд опустил и опять наглухо задраил крышку.
— Нужно было сказать тебе. Ты бы вёл себя осторожнее.
— Но, сэр… вы ведь не собирались защищаться в этот раз?
— Ты знаешь, о чём спросил меня Кьелл? «Когда, наконец?» — вот, что он мне сказал.
— И когда же?
— Когда мы договоримся с «Юрате» и «Фафниром» о совместных действиях. Возвращаемся. Фонт здесь не очень, но задерживаться не стоит.
— Капитан, — едва они поднялись на палубу, как столкнулись с Бадрисом. — Мне нужен мой непутёвый помощник.
— Он в вашем распоряжении. Что-то случилось?
— Сигнал с четвёртого бота, — Бадрис включил сантор и направил проецирующий луч на палубу.
Сначала Дик ничего не понял. Какая-то масса текла и бурлила, издавая странный скрежет и рассыпая дроби щелчков. Но кто-то из стоявших рядом матросов воскликнул:
— Ох ты! — и картинка в глазах Дика вдруг разъяснилась. Текучая масса была целой армией крабов, марширующих по прибрежному шельфу. Цепляясь друг за друга коленчатыми лапами, толкаясь панцирями и время от времени вступая в драки, они шли… нет, пёрли по дну, по скалам, по телам запнувшихся…
— Где? — спросил Торвальд.
— Сорок километров к югу. Мы успеем приготовить снасть и даже немножко перекусить перед ловом.
— Они раньше не забираль так далеко к северу, — сказал подошедший незаметно Лапидот.
— Они всё сожрали, что было на юге, — поморщился Холмберг. — Будь проклят Шиман и ему подобные — их численность сейчас никто не регулирует.
— Может быть ещё одна причина, — Бадрис глянул на время. — Скоро узнаем.
— Мы их здесь не остановим, — сказал Нордстрем.
— Нет, конечно. Мы передадим сигнал на все навеги, какие только ходят между Биакко и Гэнбу.
Холмберг опять пробормотал что-то по-аллемански.
— Митэ-э! Митэ-э! — закричал вдруг кто-то из гемов, ладивших удочки на корме.
Все
— Да-а, — только и сказал Холмберг, явно выразив тем самым общие эмоции. А потом быстрее всех рванул наверх, в свою рубку связи.
От края и до края неба во весь горизонт, как в видении Иоанна Оксонского, вставала огромная волна. Дик прежде не видел такой. Она поднималась настолько равномерно, что даже не сразу была заметна — и если бы не косой луч, брошенный заходящим солнцем сквозь толщу воды, её можно было бы вообще не разглядеть.
— Всем сохранять спокойствие! — прозвучал из динамика голос Холмберга. — Пристегнуться к леерам! У кого нет страховочных поясов — бегом под палубу! Задраить все люки! И повторяйте за мной: Отче наш… сущий на небесах…
Он ещё не успел закончить молитву, как на «Фаэтон» обрушился ветер, который волна гнала перед собой. А потом палуба накренилась и навега словно бы пошла вверх. Мимо пристегнутых к трапу Дика и Бадриса пронеслась незакрепленная бочка — и, никого не задев, канула в воду. Кто-то из гемов, пристегнувшихся у борта, закричал — он не удержался на ногах и теперь висел на страховке над сорокапятиградусным склоном палубы. Ветер исчез, навега выровнялась, небо наполнилось тишиной — а потом палуба с тем же креном пошла вниз, навстречу новой волне. От скольжения вниз снова родился ветар. Так странно было видеть эти волны в ясный день, так неестественно было беспомощное ожидание — опрокинут или нет? — в тишине, когда никто больше не решался и крикнуть, что Дик, стиснув пальцами трап, запел:
— По каким морям, благословенный, Челнок твой носит по водам?К его удивлению, Черпак, чуть ли не повисший на леерах у борта, подхватил:
Что за небо полнит твой парус, Ты, ушедший искать иного моря? Тяжела ли сеть твоя от рыбы, Подгоняют ли добрые ветры, Не обманут ли ты позвавшим На иную, на б ольшую ловлю?Короткое мгновение тошноты — когда в нижней точке между волнами словно сдвинулся центр тяжести — надсадные вопли стыковочных узлов на пределе возможной нагрузки, жуткое зрелище носа и кормы, готовых свернуться в трубочку, накрывая всех железом — и новый тяжеловесный, медленный взлёт…
— Челнок мой для вод таких не создан, Как щепку, его швыряют волны, То возносят до самого неба, То бьют и почти разбивают.— Это в точку! — заорал на верхней палубе Холмберг. — Если нас сейчас не опрокинет, слова мне запишешь!
Следующий разрыв между спуском и взлётом был не таким ужасающим, как в первый раз, когда казалось, что навега переломится в хребте. Волны делались положе и расстояние между ними было больше.