Мычка
Шрифт:
– Наверное, это от страха...
Ощутив, что оправдывается, она поспешно захлопнула рот, но сказанное не воротишь. Вершинник услышал, взглянул с таким удивлением, будто ему вдруг ответило полено или пень. Змей подколодный, гад ползучий, да как он смеет на нее так смотреть? На нее! От возмущения сперло дыхание, так что она невольно поперхнулась, а когда прокашлялась, спутник уже смотрел в огонь, словно и не было никакого разговора.
Мычка молчал долго, так долго, что Зимородок начала клевать носом, наконец тихо произнес:
– Вся разница - в отношении к миру. И мы и вы живем в лесу, только для одних это дом, для других угроза. Одни чувствуют себя с лесом единым целым, другие возводят заборы,
Зимородок вскинулась, хотела по привычке сказать нечто едкое, однако смолчала, не то в словах спутника почудилась некая непонятная, но могучая правда, не то тяготы пути отбили дальнейшее желание говорить, но вместо беседы потянуло в сон. С трудом удерживаясь, чтобы не брякнуться прямо тут, на землю, она протянула:
– Ты говори, говори, я слушаю. Вот только устроюсь поудобнее...
Мычка покивал, показывая, что слышит, но по-прежнему витая в мыслях, когда же очнулся, Зимородок уже спала, скрючившись в кучке извлеченных из мешка вещей. Мычка снял с себя плащ, накрыл девушку, со странным чувством удовлетворения и радости наблюдая, как, согреваясь, она вытягивается, распрямляет руки и ноги, до того крепко прижатые к телу.
Стало заметно темнее, от земли потянуло холодом - предвестником ночи. Мычка с неудовольствием огляделся. Вокруг заполненные водой ямины - не лучшее для ночевки место. Однако что-либо менять уже поздно: костер разожжен, да и спутница давно спит. Все что нужно, это собрать побольше хвороста, пока не погасли последние лучи и вокруг хоть что-то видно. Иначе потом придется выползать из ближайшей ямы, как давеча Зимородок, и хорошо если так. Бывалые охотники сказывали, что в глубине леса встречается всякое, от чего лучше держаться подальше, так что стоит поторопиться. И хворосту, больше хворосту, чтобы было чем разжечь костер поярче, на случай, если это самое, всякое, вдруг решит заглянуть на огонек, чтобы познакомиться поближе с забредшими во владения незваными гостями.
Мычка сходил за хворостом раз, другой, и лишь когда окончательно стемнело, а вокруг, отгораживая от клубящейся тьмы, вознеслась небольшая преграда из сучьев и ветвей, успокоился, прилег, наблюдая за переливами пламени. По-хорошему, как учили опытные охотники, нужно сесть спиной к огню, чтобы, в случае опасности, не оказаться ослепшим, после яркого света пытаясь что-либо безуспешно различить в окружающем сумраке. Но мышцы ноют от усталости, а в глаза будто сыпанули песку. К тому же разболелась оставленная хозяином леса рана, так что всякое движение, даже самое слабое, вызывает в плече тупую саднящую боль.
Сознание поплыло. Пламя костра разрослось, заняло весь мир. В танцующих отблесках возникают и тают смутные фигуры, мерещатся жутки хари. Из тьмы, норовя зацепить корявыми когтями, тянутся мохнатые лапы, блестят алые капли зловещих глаз, слышится жуткий смех и таинственный шепот. Появляется и исчезает лик наставника, глаза полны осуждения, губы недовольно кривятся. Наставник исчезает, а на его место приходит спутница.
Девушка кружится в странном танце, манит. Глаза мерцают, как звезды, таинственные и зовущие. Губы приоткрыты, раз за разом мелькает язычок, розовый и влажный. С каждым шагом она все ближе. Глаза уже не просто мерцают - горят странным будоражащим пламенем, губы раскрываются, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, что сверкают, отражая пламя огня, становятся все ярче, острее, больше. Улыбка сменяется оскалом. Лик девушки искажается, течет, и вот уже не милое приятное лицо, а чудовищный лик хозяина леса. Смрадное дыхание забивает ноздри, жар опаляет лицо, а из бездонного жерла глотки раздается угрожающее
Мычка дернулся всем телом, распахнул глаза. Совсем рядом, обдавая жаром, пылает огонь, отстреливает мелкие злые искры. Смутно удивившись, как пламя до сих пор не угасло, Мычка отодвинулся, повел взглядом. Сквозь ветви сочится слабый утренний свет. Ночь пролетела незаметно. Чувствуя ломоту во всем теле, будто и не спал вовсе, он с трудом сел, осмотрелся.
Неподалеку, возле одной из луж, что-то копошится, доносится невнятное бормотание и плеск. Мычка прищурился, вглядываясь сквозь дымку, невольно улыбнулся. Устроившись возле кромки воды, Зимородок полощет одежду. Руки так и мелькают, дергают, выскабливают, полощут, отчищая со шкур малейшие кусочки грязи. Вот она закончила, выпрямилась, подхватив под мышку ком белья, зашагала к огню. Приблизившись, девушка принялась развешивать одежду на ветви, загодя воткнутые полукругом возле огня. Подчеркнуто не замечая Мычку, Зимородок занималась делом. Лишь после того, как костер спрятался за стенкой из шкур, повернувшись вполоборота, она сказала с прохладцей:
– Долго спишь, для охотника.
ГЛАВА 10
В глаза словно сыпанули песка, тело ноет, будто он всю ночь таскал бревна. Мычка простонал:
– Куда уж дольше, едва лег...
Зимородок скорчила мордочку, сказала со смешком:
– Как же, как же. Я уж костер разожгла, себя в порядок привела, постирала, а ты все лежишь, не иначе выжидаешь чего... И я даже догадываюсь, чего именно.
Мычка отозвался эхом:
– Чего...
– Ждешь, пока пожрать приготовлю!
– воскликнула Зимородок обвиняюще.
– Да только не дождешься.
Не в силах спорить, Мычка отвернулся, отполз к ближайшей луже, упав в воду лицом, полежал, ощущая, как кожа начинает гореть, и одновременно исчезает усталость. Подняв голову, он хватанул воздуха, вновь опустил. Уши тут же заложило, череп заломило от холода, но Мычка мужественно держался, ожидая, пока выветрятся остатки сна. Когда боль стала нестерпимой, он вскинулся, взметнув волосами фонтан воды.
Сзади раздался полный негодования вопль. Прислушиваясь к приглушенным ругательствам, Мычка улыбнулся, легко вскочил. Ледяная вода взбодрила. Сердце забилось чаще, разгоняя по жилам застоявшуюся за ночь кровь. Разохотившись, Мычка сбросил рубаху, принялся черпать из лужи горстями, плескать на грудь, отчего кожа порозовела, а по спине разбежались мурашки. Ощутив, что полностью проснулся, он закончил, вернулся к костру, присел, подставляясь под благодатные волны тепла.
Зимородок отодвинулась, не желая смотреть на спутника, отвернула голову так сильно, что едва не вывихнула шею. Однако, нет-нет, да сверкала в сторону спутника взглядом, настолько яростным и недовольным, что Мычке казалось - кожи касаются чьи-то острые коготки. Не достигнув ожидаемой реакции, Зимородок как ни в чем небывало повернулась, сказала с приторной улыбочкой:
– А есть-то хочется, хочется, по глазам вижу.
Покачав головой, Мычка указал на мешок, сказал с осуждением:
– Вообще-то с утра не стоит набивать желудок, но раз уж невтерпеж, пошарь на дне, там остались кусочки.
Зимородок отшатнулась, сказала низким от ярости голосом:
– Это кому здесь невтерпеж, это мне-то невтерпеж?
Мычка пожал плечами.
– Конечно, кто мне о завтраке уши прожужжал?
– Он скупо улыбнулся, добавил примирительно: - Да ты ешь, не бойся, я никому не скажу.