Мыс Грома
Шрифт:
– Сантьяго у телефона, – послышался голос, говоривший по-французски. – С кем я говорю?
– Слава богу. Макс, это Фрэнсис Мне необходимо с тобой увидеться. Кое-что произошло, дело серьезное. Мне нужна твоя помощь.
– Успокойся, Фрэнсис, успокойся. Где ты находишься?
– В Хэтерли-корт.
– Ты мог бы приехать в аэропорт Гатвик в половине седьмого по вашему времени?
– Думаю, да.
– Отлично. Я позабочусь о том, чтобы там тебя ждал самолет, вылетающий чартерным рейсом. Мы сможем пообедать, и ты мне обо всем расскажешь.
В трубке раздался щелчок, и он отключился. Пэймер взял из письменного стола свой паспорт и пачку трэвел-чеков.
У него в кабинете зазвонил телефон. Он поспешил обратно, чтобы взять трубку. Звонил Саймон Картер.
– Вот ты, оказывается, где. Я повсюду тебя разыскиваю. Бейкер погиб. Я только что узнал об этом от Фергюсона.
– Боже мой! – отозвался Пэймер. Внезапно его осенило: не означает ли это, что тайна местонахождения подводной лодки номер 180 умерла вместе с ним?
– Разумеется, он ничего не говорил об этом Трэверсу, однако, судя по всему, завтра сюда прилетает девушка. Какая-то Дженни Грант. Фергюсон надеется, что она что-то знает. Так или иначе, я буду поддерживать с тобой контакт.
Нахмурившись, Пэймер вышел из кабинета. Из кухни в гостиную вошла служанка.
– Вы уезжаете, сэр Фрэнсис?
– Неотложные правительственные дела, Нелли. Передай матери, что я ее целую.
Отворив дверь, он вышел на улицу, сел в «порше» и уехал.
В доме Гарта Трэверса на улице Лорда Норта контр-адмирал и Фергюсон заканчивали осмотр содержимого чемоданчика Бейкера.
– Ты же не надеялся обнаружить координаты этого чертового рифа среди тряпок, не так ли? – осведомился Трэверс.
– На моем веку случались и более странные вещи, уж поверь мне на слово. – Они перешли в кабинет. Алюминиевый чемоданчик стоял на письменном столе. – Это он и есть?
– Он самый.
– Давай-ка посмотрим.
Контр-адмирал открыл чемоданчик. Фергюсон внимательно просмотрел письмо, фотографии и бегло пролистал дневник.
– Насколько я могу судить, ты перепечатал его здесь, на своем компьютере?
– Ну конечно, я тут же перевел его.
– Значит, дискета все еще в компьютере?
– Да.
– Вынь ее, вот так, хорошо, и положи в чемоданчик Это же относится ко всем другим копиям, которыми ты располагаешь.
– Послушай, Чарльз, в конце концов, после всего, что я уже сделал, ты поступаешь довольно-таки бесцеремонно. Ведь с точки зрения закона все это являлось собственностью Бейкера.
– А теперь уже не является.
Ворча, Трэверс повиновался.
– Ну, а дальше что?
– Ничего особенного. Завтра я встречусь с этой молодой особой и посмотрю, что у нее есть мне сказать.
– А потом?
– Не знаю, но, честно говоря, отныне это дело впрямую тебя уже не касается.
– Так и знал, что ты это скажешь.
Фергюсон хлопнул его по плечу.
– Не обижайся, жди меня в восемь часов в баре «Пианино» в Дорчестере. Пропустим вместе по стаканчику.
Отворив входную дверь, он вышел на улицу, спустился по ступенькам и сел на заднее сиденье поджидавшего его «даймлер-бенца».
Когда реактивный пассажирский самолет «Ситейшн» оторвался от взлетно-посадочной полосы в аэропорту Гатвик, Фрэнсис Пэймер, открыв бар, налил себе бокал виски и стал размышлять о Максе Сантьяго. Он знал, что тот – кубинец, осевший за границей после того, как в 1959 году Кастро заставил его эмигрировать вместе с семьей. Именем Макс он был обязан своей матери, по национальности немке. В том, что у него водились
Сантьяго стоял на веранде своего роскошного «люкса» в отеле «Риц». Это был внушительного вида мужчина. В темном костюме и галстуке. Несмотря на возраст, волосы у него были все еще черные. Спокойное властное лицо. Он производил впечатление человека, привыкшего всегда стоять на своем. Глаза у него были темные, взгляд внимательный.
Когда Пэймер вошел в сопровождении коридорного, он обернулся.
– Дорогой Фрэнсис, как я рад тебя видеть! – Он протянул руку. – Уверен, бокал шампанского тебе не повредит. – Он говорил на безукоризненном английском языке.
– Не стану возражать, – ответил Фрэнсис, с благодарностью принимая из его рук хрустальный бокал.
– А теперь проходи, садись и расскажи мне, в чем проблема.
Они расположились в креслах по обе стороны камина.
– Не знаю, с чего начать, – сказал Пэймер.
– С самого начала, разумеется.
Так Пэймер и сделал.
Когда он закончил свой рассказ, Сантьяго какое-то время сидел, не двигаясь и не говоря ни слова.
– И что ты обо всем этом думаешь? – спросил Пэймер.
– Мягко говоря, дело швах.
– Знаю. Я хотел сказать, что если это дело выплывет наружу – приезд Бормана на остров, мать, отец…
– Ну, твоя мать не имела ни малейшего представления о том, кто такой Борман. Чего, конечно, нельзя сказать об отце.
– Что-что? – в изумлении переспросил Фрэнсис.
– Твой отец, старина Джозеф, всю свою жизнь состоял в членах фашистской партии, Фрэнсис, так же как и мой отец, и был большим другом генерала Франко. Такие люди, как бы получше выразиться, связаны между собой. До войны твой отец поддерживал очень тесные связи с нацистской Германией, но ведь так поступали многие представители британского истеблишмента, да почему бы и нет, в конце концов? Какой разумный человек мог бы желать, чтобы к власти пришла горстка коммунистов? Посмотри, во что они превратили мою собственную родину – Кубу.
– Не хочешь ли ты сказать, что знал, что отец поддерживал такие контакты с Мартином Борманом?
– Разумеется. Мой собственный отец, живший в то время на Кубе, сам приложил к этому руку. Позволь мне все объяснить, Фрэнсис. «Камараденверк», организация, созданная для того, чтобы позаботиться о членах нацистского движения на случай поражения в Европе, была и остается структурой, действующей по всему миру. Твой и мой отцы были лишь винтиками этого огромного механизма.
– Не верится.
– Фрэнсис, как по-твоему, каким образом твой отец сумел вступить во владение Хэтерли-корт? Твое обучение в Итоне, три года, которые ты прослужил в гренадерском полку… Откуда на все это взялись деньги? Ведь после того как твой отец лишился места в парламенте, ему даже не выплачивалось жалованье, причитающееся депутату парламента.