Мышеловка капитана Виноградова
Шрифт:
— Может, не сейчас? — Чистяков посмотрел на пустые пивные банки и ополовиненный «Баллантайн».
— Сейчас. — Глаза у Степаненко были абсолютно трезвые, даже пятна пота на рубахе, казалось, исчезли. — Я ж сюда три тысячи километров не для взаимных признаний в любви проехал? А?
— Понял, Мастер. Извини… Вопросов, собственно, два. Первый — о Шейне. Он из твоей старой гвардии… Даже друг детства?
— Ну?
— Шейн стал ненадежен. Спился. Болтает лишнее где не надо. Врать начал по мелочам…
— Тебя при бойцах критикует…
— Не в этом дело…
— И
— Есть одна идея…
— Я сказал — тебе решать. Детали меня не интересуют. Второе?
— Второе… Сам знаешь — канал действует. «Контрабас» потихоньку идет.
— Чего? A-а, контрабанда!
— Именно. По камушкам, иконам претензий нет? Нет. Клиенты довольны?
— Пока не жаловались.
— И слава Богу. Но это ж — гроши. Еле хватает, чтоб расходы покрыть… Инфляция, у людишек аппетиты растут — теперь к таможеннику с бутылкой виски не подойдешь. Да и менты подорожали…
— Не прибедняйся! На том чернозадом — что, плохо заработали?
— Так ведь и риск какой был, Мастер! Гори оно огнем! На хрена нужна нам эта политика?
— А куда денешься? — В вопросах строгого разделения чистого криминала и политических преступлений Степаненко был целиком согласен со своим преемником. Оба изрядно понервничали, организуя нелегальную переправку за кордон лидера одной из националистических горских группировок с юга страны — на хвосте у него сидели не только чекисты, но и родственники вырезанных его «повстанцами» земляков. Времени на подготовку практически не было, не облегчало задачу отсутствие прилично сделанных документов и багаж — средних размеров чемоданчик с долларами… А в довершение всего ошалевший от наркотиков и крови «клиент» в решающий момент устроил истерику, не желая расставаться с сопровождавшими его любовницей и телохранителем. Правда, рассчитался он с фирмой достойно — насколько мог Чистяков судить по сумме, перечисленной на его счет в одном из скромных скандинавских банков. Премиальные, составлявшие по традиции определенный процент от прибыли, превысили все предыдущие вклады. — Надеюсь — в первый и последний раз.
— Поживем — увидим.
— Поживем — и нам покажут! Если поживем… Так к чему ты все это?
— Есть способ получать дополнительную денежку. Почти без криминала, лишних людей в мундирах… Риск — минимальный, лично к нам не подкопаться, фирма в любом случае — не при делах.
— А в чем проблема?
— Нужна помощь «оттуда». Кто-то должен поддержать — чтоб с обеих сторон.
— Излагай…
Короткая летняя ночь подходила к концу, а пьянка на бывшей степаненковской даче, подаренной им перед отъездом Шейну, была в самом разгаре.
Разноцветные голые тела на экране — видеомагнитофон работал уже седьмой час в режиме автореверса — старательно изображали разгул похоти. Это выглядело особенно омерзительно под смертельно надрывные аккорды Высоцкого, рвавшиеся из мощных колонок стационарного «Акая». Прокисший запах отторгнутой чьим-то организмом прямо на ковер в углу пищи — наспех замытое пятно было заботливо прикрыто элегантного покроя кожаной курткой.
В
Хозяин, пьяно положив руку на плечо собеседнику, другой пытался извлечь из пачки сигарету. Тот, коротко стриженный, двадцатилетний, с лицом полумальчишки и «набитыми» руками бойца, жалобно хлюпал носом.
— Знаю я, что она шлюха! Знаю… Но — ничего не могу поделать. Люблю с-суку…
Шейн наконец прикурил:
— Слышь… друг мой юный. Если тебе некстати понравилась вдруг какая-нибудь девица, млеешь ты, допустим, от ее утонченных манер… При виде ляжек — козлом готов скакать… Представь себе ее в нужнике.
— Где?
— В сортире. Вот она сидит — и тужится, тужится… Поверь, как рукой снимет.
— Пошел ты!
— Зря. — Шейн чуть переместил лежавшую на плече у собеседника руку, молниеносным движением схватил его двумя пальцами за затылок и резко ткнул лицом в стол. Волчонок обмяк и сполз на ковер. — Надоел.
Умолк Высоцкий — кончилась кассета. Почти сразу же зазвонил телефон — может быть, он трезвонил и раньше, но разве услышишь в таком гвалте. Шейн механически поднял трубку:
— Ну?
— Шейн? Ты?
— Ну я. — Чистяков, этот выскочка, ему никогда не нравился.
— Ты что — мыла съел? Тебя где вчера ждали? Хоть представляешь, на сколько там было товара?
— Ну?
— Что — ну? Кто теперь платить будет? Что у нас — детский сад?
— Отгребись.
— Не понял.
— Командир хренов… тебе в задницу.
— Жаль. — Голос Чистякова вдруг стал спокойным и ровным, как у человека, окончательно уверившегося в правильности принятого решения. — У тебя был шанс.
Шейн бросил на рычаг трубку, выпил водки и, откинувшись на спинку стула, окунулся в тревожную полудрему…
— Хозяин! Эй, хозяин! — Шейн с трудом разлепил глаза. Поразила тишина — матово отсвечивал дымчатый телеэкран, молчал магнитофон. Не играли привычные индикаторы видика.
— Свет перегорел — даже кофеварку не включить. И плита, как назло, электрическая… — Шейн узнал доносящийся из прихожей басок Эдика Бернатаса, бойца из молодых, недавно принятого в дело, но уже отличившегося жестокостью и честолюбием.
Когда же он появился — вроде с вечера не было?
— Так где у тебя пробки, хозяин? Ни черта не разобрать!
— Иду… Ох — наберут детей на флот — ни нырять, ни плавать!
…Меньше чем через два часа сероватый от усталости, уже почти сменившийся с дежурства врач «неотложки» с профессиональной безучастностью отвечал на вопросы жалкой и помятой кучки шеинских гостей.
— Ну а все-таки, доктор?
— Что? A-а… Нет, ничего уже сделать было нельзя. Пил много, сердце — ни к черту, без вскрытия видно. Этой ночью употребил от души, царствие ему небесное… Ну и полез под напряжение… Спьяну.