Мышеловка капитана Виноградова
Шрифт:
Теперь этими неудобствами пришлось пренебречь.
…Чистяков уже захлопнул за собой матово блеснувшую дверь «мерседеса». Шикарная машина плавно и бесшумно тронулась с места, уверенно набирая скорость на пустынной улице. Появившаяся из-под арки тетка вдруг рысью сиганула к стоящей на противоположной стороне у тротуара «пятнадцатой» модели — Виноградову были знакомы эти спецавтомобили с форсированными двигателями на базе скромной жигулевской «единички», нырнула на заднее сиденье. Круто вывернув, «хвост» устремился вслед скрывшемуся за поворотом объекту наблюдения.
Владимир Александрович подошел к телефону.
— Товарищ генерал? Извините, пришлось побеспокоить.
— Да, я слушаю вас.
— За пациентом уже присматривают.
— Оппоненты? Или наши?
— Судя по манере исполнения — наши. Может быть — «старшие братья»… Плотно очень держат.
— Значит, наш вариант…
— Он не успеет. — Собеседники знали, что если уж дело дошло до наружного наблюдения, то ни о каких выездах не может быть и речи. Существует сотня способов придержать зарубежный вояж интересующему лицу — за годы застоя органами безопасности и милиции наработан большой опыт по этой части.
— Ладно. Я что-нибудь придумаю. — Виноградову показалось, что новость для генерала не была такой уж неожиданной.
— Может быть, удастся придержать ребят? Или выйти на инициатора?
— Я что-нибудь придумаю. — Начальник Главка повторил это уже раздраженно. И уже мягче: — Не волнуйся. Решим вопрос.
— Мне позвонить?
— Завтра вечером. Да, пожалуй — ближе к шести. — В трубке зашуршала страница записной книжки. Генерал сделал соответствующую пометку.
— До свидания.
— Всего доброго. Не беспокойтесь…
— Успеете?
— Попытаемся… В принципе — все готово. — В мире бизнеса Степаненко всегда ценили именно за то, что он никогда не давал необеспеченных гарантий, предпочитая расчет по конечному результату. Мастер всего минут пятнадцать как приехал из аэропорта — плащ брошен на поручень кресла, чемодан — в прихожей.
— У вас в распоряжении не больше суток.
— Знаю… Так окончательно, что решили — оба?
— Один. Пока — один… Пить будете?
— Нет. Вы выпейте — вам надо. — Степаненко совсем не было жаль этого моложавого и молодящегося, способного в свои неполные шестьдесят производить впечатление на женщин и иностранных сановников, безупречно одетого милицейского генерала. Муки совести… Сколько их насмотрелся на своем криминальном веку Мастер — у начинающих взяточников из министерств и мэрий, у наркоманов, впервые обокравших собственных родителей, у продажных милиционеров, депутатов, проституток, подхвативших дурную болезнь… Ничего, все как-то переживают, обходятся! И этот тоже — пооботрется, задатки есть. Сегодня мы поможем ему удержаться в кресле — завтра он свое отслужит.
— Понимаете…
— Все я понимаю. Мне мой — так же дорог, как вам — ваш, но… Преферанс — не школа гуманизма, так?
— Так… Я все-таки выпью!
— …Если бы ты знал, какой это был кровавый зверь! Гитлер! Пиночет, собака! Украл у народа двести миллионов, чемодан золота вывез! — Седобородый горец с мрачным крючковатым носом яростно сплюнул на пол
Он по-крестьянски основательно расположился на переднем сиденье такси, рядом с водителем, подняв воротник мохнатого, видавшего виды полушубка. Пепельница перед ним была полна окурков; несмотря на два открытых окна, в салоне сизо клубился дым.
— Зачем ты говоришь ему это, послушай? Ему это неинтересно, он — поэт. — Сидевший сзади юноша с красивым нервным лицом, какие иногда встречаются на старинных кавказских иконах, перебил его и недобро усмехнулся.
— Как так — неинтересно? Что значит — неинтересно? И ты тоже думаешь — неинтересно? — ткнул старик в плечо таксиста.
Таксист понуро смотрел на улицу и страшно трусил. Ему, прожившему в русском городе более пятнадцати лет, женатому на местной, отцу троих детей, — как ему не хотелось встревать во всю эту историю! Но родное село не простило бы малодушного — кровная связь с земляками священна… Поэтому водитель неопределенно пожал плечами и хмыкнул.
— Да что вы! Разве может трагедия вашего народа оставить кого-либо равнодушным? — протестующе вскинулся третий пассажир, рыжий юноша с прыщиками на шее. — Я ведь, собственно, поэтому…
— Ты здесь потому, что нуждаешься в деньгах на издание книжки, — тихо, но довольно грубо оборвал его сосед. — И ты их получишь, не трясись… Это частная сделка — нас послали отомстить тому, кто помог сбежать от справедливой кары врагу моего рода… Тут грех жалеть и скупиться.
— Зачем вы так… Вот он!
Из германского консульства вышел раскрасневшийся, возбужденный Чистяков. Несколько мгновений постоял, рассовывая по карманам кожаной куртки паспорт, разноцветные бланки, бумажник… Быстрым шагом пересек улицу, сел в машину, но сразу отъехать не смог — спереди и сзади его поджали сверкающие латунью обручальных колец, увешанные лентами и талисманами автомобили Дворца свадебных торжеств. Наконец удалось тронуться…
— Вылезай! — хрипло бросил через плечо старик.
Таксист повернул ключ и двигатель припаркованного в паре десятков метров таксомотора заурчал, готовый рвануть «волку» вдогонку.
— На! — Юноша сунул в руку рыжему пачку сторублевок, перетянутую аптекарской резинкой. Чуть помедлив, придержал за рукав уже открывшего дверь поэта. — Скажи… а в твоей книжке будут стихи о верности, благородстве… измене?
— Нет. — Ответная улыбка была светлой и спокойной. — Нет, я пишу только о море. И о любви… До свидания!
Игорь вел машину неровно, то и дело перегазовывая или, наоборот, резко тормозя под светофорами.
Три часа до самолета, еле успел с визами… Билеты есть — спасибо аэрофлоту, кто ж теперь по таким ценам летает! С Виноградовым толком не попрощался — услали с отделом на стрельбы за город. Степаненко — хрен его знает где, обещал ждать в консульстве, не приехал… С квартирой до конца не разобрался, неясно, кому машину оставить, просто так на стоянке бросить — больно жирно! Еще вот — денег люди должны… Эх, еще бы пару дней!