Мышеловка капитана Виноградова
Шрифт:
Не надо было быть профессором астрологии, чтобы почти на сто процентов предсказать — к вечеру поднимется температура, потечет из носа… Милицейская докторица выпишет больничный, который, как всегда, некогда будет закрыть — уже на второй-третий день неотложные дела заставят выскочить из дома и окунуться в изрядно поднадоевшую карусель.
Виноградов накрыл чайник льняным полотенцем и почти сразу же услышал шаги на лестнице — в этом старинном доме после многочисленных перепланировок и ремонтов образовались удивительные чудеса акустики…
— Здравствуй!
— Здорово. — Чистяков был хмур и чем-то основательно выведен из равновесия. Виноградов заметил это по тому, как вяло и небрежно ответил он на рукопожатие.
— Давайте в комнату. Ругаться будем.
— Прямо так — сразу? Бить не будешь, начальник?
— Посмотрим… Проходи, чай готов уже.
— Я принес тут кое-что. — Глухо звякнув, полиэтиленовый пакет из «валютника» занял доминирующее положение на сервировочном столике. — Не побрезгуешь?
— Отнюдь! О-о, коньячок! Класс… теперь бы еще носки и пальчики…
— Что?
— Так, про себя… Пошли в комнату.
…Что может быть полезнее для серьезного разговора, чем тягучий и пряный армянский коньяк? Вскоре в бутылке зеленого стекла волшебной жидкости оставалось уже меньше, чем было выпито.
— Что же мне теперь — в одиночку выгребываться? — Чистяков и не пытался скрыть растерянность.
— Выходит — так.
— Ну ты даешь! «Контора» по моим наколкам хватает моих же людей, их в изоляторе колют на меня же — а Саныч в сторону!
— Сам виноват!
— Не понял?
— А какого… я обо всей этой хреновине узнаю не от тебя, а из газеток разных? Ты зачем туда всунут? Информацию давать — мне и генералу. Так? Так. А ты последнее время спихивал нам всякую погань мелкую, шелупонь — а сам потихоньку на чужом… горбу в рай ехал!
— Саныч, ведь твои слова: «Пионер может освещать только пионерский сбор»? И что вам пионеры не нужны — говорил?
— Говорил! И пока ты делал, что я скажу, — были проблемы? Нет! А потом — офигел потихоньку?
— Слушай, Виноградов…
— Нет, ты не перебивай! Строганов — ладно, на совести Степаненко. Так уж получилось. А Шейн? Шейн — твоя работа…
— Никто не докажет.
— А мне плевать на это! Главное — я догадался… На место Мастера влез — и радуйся! Мы ж Степаненко даже из страны выпустили, чтоб тебе дорогу не заслонял… А по закону следовало бы его лет на десять «упаковать», скотину, — могли, и было за что!
— И сажали бы…
— Ты дурочку не валяй! Кто бы тебя на Западе у Спектора подпирал? Посадили бы Мастера — есть гарантия, что он бы язык за зубами держал? Откупился бы вашими головами… Кому есть что терять…
— Саныч!
— Ну и что? Что? Ты теперь — птица вольная. Радуйся. Другие, что на нас работают, полжизни иногда отдать готовы, чтоб их дела исчезли… А ты?
— Саныч… Шестнадцать человек арестовано. Ментов трое, таможенники, погранец… Эдика забрали, потом этого — который обычно бабки им передавал… Девчонок вызывали…
— Я в курсе.
— Да тебе-то что! Влепят неполное служебное для порядка за утрату бдительности, дескать, не видел, что под носом делается… А мне? Снова зона? Через тех, кого я своими же руками вот в этом гадюшнике тебе отдал? Не-ет… Не пойдет!
— Что ты конкретно от меня хочешь? Чтобы я пошел к ребятам из ОРБ, к чекистам, в прокуратуру и сказал: «Ребята, Чистяков мой человек, боец невидимого фронта, герой! Не надо его трогать!»?
— Почему ты? А генерал?
— Один черт! Часа не пройдет — все бандиты города узнают, а потом твою голову мне в почтовый ящик запихнут… Не так?
— Делать что?
— Наливай… Вот так. По последней.
— Ну?
— За удачу!.. Рви за кордон. Ближайшим рейсом. Паспорт на руках? Виза?
— За кордон? Насовсем? Думал уже… Паспорт у меня служебный, с многократным выездом. Немецкая виза вот просрочена… Ладно, попытаюсь!
— Билеты?
— Билеты не проблема…
— Давай тогда сразу в консульство.
— Да нет… Сначала свяжусь со Степаненко — нужен телекс-вызов от фирмы, срочный. Он знает как. А то немцы сейчас всю халяву обрубают — пол страны себе служебные паспорта замастырили…
— Я знаю — через прибалтийские МИДы, да и через наших козлов в погонах…
— Ну! Вспомнить только — я своим ребятам по три тысячи в Риге заграничные служебные ксивы делал…
— Тогда еще Союз был — по твоей информации латыши тех двоих из министерства арестовали. Эх, Игореха! Работали бы еще с тобой и работали — куда ж ты из-под меня полез!
— Чего теперь-то… Пошел я. Придешь проводить?
— Звони — посмотрим… Да не кисни так! Жизнь не кончается, погуляем еще по Реепербану! Примешь? На пару сотен «бундесовки» раскрутишься?
— Счастливо, Саныч. Давай лапу!
…Виноградов выключил в комнате свет. Сквозь крохотную щелочку в шторах он проводил взглядом пересекшего дворик и скрывшегося под аркой Чистякова. Из парадной напротив размеренно, по-хозяйски вышла полная тетка раннепенсионного возраста с авоськой. Голова ее на мгновение склонилась к левому плечу, губы шевельнулись… Виноградову вдруг стало очень холодно и неуютно.
Он метнулся через всю квартиру, в вечерних сумерках натыкаясь на углы и спотыкаясь об обувь, к расположенной на противоположном ее конце кладовке. В деле по этому адресу запыленное, невесть кем и для чего прорезанное в стене чулана окошко было зафиксировано как одно из достоинств выбранного для негласной деятельности места — оно выходило на прилегающую улицу и позволяло дополнительно контролировать подход и отход «контакта». В последнее время Виноградов им не пользовался. По совести говоря, он им вообще никогда не пользовался — в кладовке было пыльно, воняло прелой шерстью и, чтобы посмотреть в окно, требовалось встать на шаткий скрипучий стул.