Мышление и наблюдение

Пятигорский Александр Моисеевич

Дамы и Господа!

Мы уже говорили о вторичности мышления в отношении рефлексии, о мышлении как об эпифеномене рефлексии в нашем наблюдении мышления, о триаспектности мышления как основной теоретической предпосылке нашего подхода и, наконец, о времени в мышлении и об объективности в отношении мышления, когда последнее мыслит об объектах и о себе как объекте. И здесь нам необходимо для рассказа о том, что мы делаем (именно делаем, Дамы и Господа, ведь я говорю, а вы слушаете — мышление здесь только может быть наблюдаемо!), — спросить себя: а что, собственно, мы делаем?

Рассуждая о наблюдении мышления, — как не о более чем еще одном философском занятии, — мы не устанавливаем истину (или действительное положение вещей) относительно другого мышления. Для обсервационной философии истина — это то, что устанавливается (или не устанавливается) в самом наблюдаемом мышлении и может наблюдаться в отношении его содержания.

В этом смысле наблюдаемое мышление не может быть истинным или ложным, правильным или неправильным — оно может быть только тем или иным, то есть наблюдаться как имеющее то или иное содержание. Тогда, повторяю, истина или не-истина будет тем, что мыслит наблюдаемое мышление, а не наблюдающий философ. Отсюда же вытекает и невозможность разговора о «законах мышления». В математике есть свои законы, у языка есть свои законы, у какого угодно предмета есть свои законы. Так, например, есть даже «законы логики», распространяющиеся на выражение мышления в суждениях естественного языка. Но у мышления — о чем бы оно ни мыслило — законов нет и не может быть. Ибо невозможно в терминах научного знания говорить о причинно-следственной связи мышления с тем, о чем оно мыслит. Здесь будет возможно говорить только об их совпадении. В обсервационной философии философ — это наблюдатель мышления, который уже (то есть до наблюдения) отрефлексировал свое мышление как не имеющее своего собственного содержания. Этот философ есть никто. Он, выражаясь на гегелевском жаргоне, не может быть ни самотождественен, ни отчуждаем, ни что бы то ни было в этом роде. Его рассуждения о том, что он наблюдает, могут быть фальсифицированы в любой момент наблюдения. В этом он близок дальтонику, наблюдающему светофор. Дальтоник скажет: я наблюдаю, что могу; не различая цветов, я вижу, что они меняются, то есть наблюдаю не цвета, а их смену. Философ-обсервационист: все, что я наблюдаю, я наблюдаю как мышление, но я наблюдаю только то, что могу. Дальше всего наблюдающий философ от нейрофизиолога. Тот наблюдает мышление как работу нейронных механизмов мозга, а философ наблюдает работу нейрофизиолога как мышление.

В первом из этих сравнений говорится об условиях наблюдения, которые здесь обозначаются словом «могу» (вспомним нашу метафору: мальчик может искать потерянный мячик только в освещенной комнате). Во втором сравнении дается ответ на вопрос — что наблюдается как что? То есть речь идет о модусах наблюдения. В первой лекции я уже обратил ваше внимание на «как» (qua) — универсальный модус обсервационной философии. Одно довольно тривиальное древнее изречение гласит: вещи есть не то, чем они кажутся (то есть не то, что о них думают), — мысль об этом есть начало философии. Последовательный (хотя и примитивный) феноменолог скажет: вещи есть именно то, чем они кажутся (то есть то, что они есть в сознании, — феномены), а то, что они есть «в себе» — немыслимо. Буддийский учитель абхидхармы (теории дхарм) скажет: все вещи есть дхармы, то есть мыслительны, а то, что немыслимо (например, Нирвана или чистое пространство) — не есть. При всей близости позиции обсервационной философии к буддийской позиции не следует забывать, что последняя имеет в виду только трансцендентальный (йогический) уровень мышления, на который обсервационная философия не может претендовать. И все же, и в буддийской, и в наблюдательной позициях есть общий для них обеих модус «как». [Иначе говоря, в абхидхарме, как и в обсервационной философии, «есть» значит «наблюдается (в йоге — созерцается) как...».]

Разумеется, все модусы обсервационной философии являются разновидностями, частными случаями модуса «объект А наблюдается как мышление». Различия в модусах определяются различиями в позициях наблюдателя и в условиях (ситуациях) наблюдения — такие модусы условно обозначаются нами как модусы наблюдения или первичные модусы. В то же время различие модусов может определяться и различиями в позициях наблюдаемого мышления, так же как и различиями в конкретных содержаниях сознания. Такие модусы будут условно обозначаться как объектные, или вторичные модусы. Тогда универсальный модус наблюдения может в некоторых случаях опускаться просто как подразумеваемый.

В рассуждении о первичных и вторичных модусах я хотел бы обратить ваше внимание на один очень важный случай, упомянутый во второй лекции. В этом случае мышление наблюдается Как не-мышление, поскольку само наблюдаемое мышление мыслит об отсутствии в другом мышлении определенного содержания как о не-мышлении. Наблюдая ситуацию Будды и убившего мириады живых существ отшельника Чаккхупалы как мышление (универсальный модус) и наблюдая мышление Будды о мышлении Чаккхупалы как о не-мышлении (первичный модус), мы могли бы предположить, что Будда мыслил об отсутствии у Чаккхупалы мышления об убийстве как о не-мышлении (вторичный модус), поскольку не может быть нормальной мысли без ее объекта (содержания). Однако мышление Будды не является не только нормальным, но и йогическим, ибо оно — мышление высшего уровня (как об этом

сказано во второй лекции), то есть не-мышление. И таким же было мышление «почти Будды» (архата) Чаккхупалы, как о нем мыслил Будда (вторичный модус).

Обсервационная философия в своей позиции не устанавливает различия между мышлением и не-мышлением, поскольку то, что она наблюдает, она наблюдает как мышление. Ее позиция — позиция нормального мышления, но введенного через рефлексию. Эта позиция соотносится с позицией, о которой вначале мы говорили как о сознании, но последнее по преимуществу не является позицией более высокого уровня. В то же время, само определение предмета обсервационной философии уже предполагает не-мышление. He-мышление не только в смысле «то, чего нет в отсутствии рефлексии», но и как определенное положительное содержание (или одна из конкретных структур) сознания и, таким образом, особый объект мышления. Как определенное положительное содержание сознания, не-мышление может мыслиться как позиция дополнительная к общей позиции обсервационной философии и тем самым как модус, дополняющий универсальный модус.

Мы только что говорили о не-мышлении в мышлении, наблюдаемом в порядке вторичного модуса «как не-мышление»: Будда как не-мышление, природа как немышление. Но замечательно при этом, как та же идея пронизывает наблюдаемое мышление в широчайшем спектре примеров — от метафор обыденного мышления до общих постулатов научных и философских теорий, в которых мышление (или немышление) приписывается как предикат общим понятиям, которым имплицитно или эксплицитно приписывается «бытие» (все равно какое — биологическое, социальное, политическое, экономическое и так далее).

С точки зрения обсервационной философии, отличение мышлением себя от не-мышления есть фокус и главная тема философствования. И в центре этой темы остается проблема различия между мышлением и психизмом, то есть тем, что противостоит мышлению как сумма внутренних (но только условно можно сказать — и «внешних»!) условий его, мышления, человеческого функционирования (от «инстинктов» и «типов темперамента» до функционирования коры больших полушарий на нейронном уровне, и еще дальше, на уровне биофизики и квантовой электродинамики). Здесь наблюдается, в порядке вторичных модусов, удивительно интересная игра парадоксов неотрефлексированного мышления. С одной стороны, наблюдаемое мышление мыслит о возможности «искусственного интеллекта», который противопоставлен мыслящему о нем мышлению, как абсолютно гомогенный «организм», не мыслящий себя отличным от «своего» психизма. Антропичность мышления здесь нейтрализуется, если не элиминируется, идеей имитации «человеческого». Разумеется, что мифологически такой «организм» воплощает в себе идею «искусственного человека», а не искусственного интеллекта. С другой стороны, то же мышление мыслит себя следствием, результатом, продуктом какого-то естественного спонтанного процесса (истории, эволюции и так далее), в котором все устанавливаемые мышлением различия (включая различие между мыслью и не-мыслью) всегда уже присутствуют в нейтрализованном виде, как они присутствуют в неразвернутой во времени картине содержаний сознания.

Таким образом, для любого наблюдаемого, то есть другого мышления, включая любое философское или научное мышление, вопрос «что такое мышление?» — невозможен. Невозможен, потому что ответ неизбежно будет либо еще одной онтологизацией мышления, либо еще одной редукцией мышления к не-мышлению. К этому можно было бы еще добавить, что различие между мышлением и не-мышлением — это константа другого мышления. Но невозможность ответа на вопрос «что такое мышление?» и невозможность мышления — две совершенно разные вещи. О последней уже говорилось во второй лекции как об одном из случаев (буддийское положение о невозможности знания мышления), когда наблюдаемое нами мышление мыслит о мышлении (включая себя самое) как немыслимом. Такое мышление возможно только с позиции сверхмышления (неразличения мышления и не-мышления). Внешний наблюдатель мышления в обсервационной философии не может наблюдать другое мышление с позиции другого мышления, поэтому у него не может быть и другой «сверхпозиции», каким словом ее ни обозначай.

Основная трудность не в методологии наблюдения (которая, впрочем, едва ли может быть выделена при отсутствии онтологических предпосылок), а в методике объяснения. Чем яснее пример наблюдения другого мышления в наблюдаемом объекте, тем более, по необходимости, теряется из виду неопределенность отношения двух мышлений, наблюдающего и наблюдаемого; неопределенность, без которой обсервационная философия утрачивает философский смысл. Строго говоря, мышление наблюдающего не есть мета-мышление в отношении другого мышления. Обсервационная философия, принимая положение о «наблюдателе наблюдателя», не допускает гипотезы о возможности мышления, в терминах которого можно было бы описать все три мышления (мышление наблюдаемого, мышление наблюдателя и мышление наблюдателя наблюдателя) как одно. Отсюда — крайняя проблематичность теории мышления, по поводу которой я позволю себе высказать несколько соображений.