Мышление и наблюдение
Шрифт:
Однако введение нами понятия объективной редукции ставит под вопрос не только «мое» как место данного мышления, но и «местность» мышления вообще. Так мы начинаем помышлять о «не-местности» (non-locality) мышления. Вернемся к понятию и слову «случай». В нашем мышлении о мышлении мы интуитивно (интуиция здесь — тоже мышление) исходим из молчаливо принимаемого (tacitly admitted) эмпирического постулата, что все объекты (включая и мышление как один из них) есть объекты мышления, а иных объектов нет. При этом игнорируется как мыслимость (или не- мыслимость) объектов, так и возможность не-мышления. Обсервационная философия с ее универсальным модусом («объект как мышление») предоставляет нам как бы иное поле для философствования о мышлении. Теперь: ни о каком объекте невозможно сказать ни — «это объект мышления», ни — «это не объект мышления». Мышление не «метит» объекты. Отсюда —
«Мышление как объект моего мышления», являющееся фокусом объективной редукции, само уже не может полагаться ни случаем мышления, ни, менее всего, тем, что мы только что окрестили «чистым мышлением», ибо в «мышлении как объекте моего мышления» нет ни различий между случаями мышления, ни отличия его самого как не-случая от случая. Теперь попытаемся это себе представить следующим образом: в сфере объективной редукции каждый случай мышления мыслится как чистое мышление, которое есть где угодно (или нигде?), но есть (что здесь будет значить «есть» — я не знаю) в своей не-локальности. Или попытаемся сказать это немного иначе: в сфере объективной редукции каждый случай мышления будет уже парой случаев — данный случай плюс «чистое мышление».
«Мышление как объект моего мышления» (со следующей из него объективной редукцией) только поначалу кажется слишком сильным философским предположением. Я думаю, что философское предположение о рефлексии будет никак не слабее. При этом, однако, сама мысль о мышлении как объекте моего мышления уже предполагает совершенным, «сделанным», так сказать, дело устранения из «моего» мышления всех психологических модальностей последнего, так же как и устранение самой рефлексии.
Рефлексия в обсервационной философии — всегда мышление о другом мышлении (даже если это мышление самого рефлексирующего). Будучи, как я уже говорил, по определению бессодержательной (то есть не имеющей своего специфического объекта), рефлексия может быть соотнесена с содержанием мышления, над которым она рефлексирует, только внешним ей образом, например, филогенетически (исторически), онтогенетически (биографически), эпистемологически и так далее.
В обсервационной философии, которая является одним из случаев философии мышления, постулировать мышление вне рефлексии (или, скажем, мышление «как таковое») невозможно еще и потому, что в общем случае мы не можем знать о существовании мышления от него самого, так сказать (это не метафора). Знание о нем будет возможно только выводным или косвенным образом, то есть либо по его содержанию (исходя из знания о его объекте), либо исходя из его внешних проявлений или результатов, либо исходя из идей, понятий и слов, о которых можно было бы предположить, что они соотнесены с мышлением некоторым имманентным последнему образом (как, например, можно было бы весьма гипотетически выводить факт мышления из наличия слова «мышление»). Во всех этих случаях мышление оказывается натурным объектом, гипотетически выводимым из того, что мышлением не является.
Я думаю, что одна из интереснейших философских проблем — это: можно ли говорить о каких-то собственных чертах, признаках или характеристиках мышления, уже в рефлексии абстрагированного от своего содержания (или объекта)? Гуссерль сказал бы: безусловно можно. Васубандху, буддийский философ, живший в третьем веке нашей эры, повторял, что безусловно нельзя. Я думаю, что поскольку мышление остается неопределенным в отношении своих предикатов, мы вряд ли можем его знать как их носителя. Именно потому, что само мышление не может быть постулировано, но вводится (и будет опять и опять вводиться) через рефлексию, манера, в какой я сейчас рассуждаю о мышлении, не может не казаться искусственной. Но не искусственна ли сама формулировка предмета обсервационной философии — наблюдение объекта как
Вновь и вновь возвращаясь к мышлению в своих «концентрических» рассуждениях о нем, пытаясь избежать с одной стороны гегелевского онтологизма, а с другой — бергсоновского натурализма, я продолжаю философствовать в поле своих собственных спекулятивных допущений относительно мышления. И, как говорил Жан Гебсер, «я готов пожертвовать последовательностью, только чтобы продолжать философствовать»; разумеется, в отношении науки последнее высказывание не только непозволительно фривольно (наука имеет свою этику, а философия, как я ее понимаю, не-этична), но и методологически абсурдно, поскольку наука или, скажем, по Гуссерлю, «теория» — имеет цель. Но продолжаю философствовать о мышлении.
В обсервационной философии наблюдение не дублирует рефлексию и не является рефлексией рефлексии; в обсервационной философии любой объект наблюдается как мышление, о котором предполагается, что оно как бы уже отрефлексировано в другой рефлексии. [Заметьте, — это необходимо знать, — что слово «другой» здесь употребляется чисто технически и не имеет отношения ни к каким вульгарным гуманитарным контекстам, таким, скажем, как «дискурс», «диалог», «самотождественность», «отчуждение» и прочий неотрефлексированный вздор.] Здесь «другой» как термин и понятие вводится посредством особой процедуры, условно называемой «объективация». Объективация — это такое мышление, в котором его объект мыслится не только как мыслимый (об этом — в следующей лекции), но и как мыслящий, то есть как объект, представимый в виде другого объекта, которому мышление приписывается как некоторое общее, не-индивидуальное качество. Объективация наблюдателем любого другого мышления, включая его собственное, но наблюдаемое как другое, «приостанавливает» рефлексию на время наблюдения; притом рефлексия сама может быть объективирована наблюдателем как «мыслимое» и «мыслящее».
В таком же порядке, в каком из рефлексии выводится факт (или событие) мышления, из нее выводится и факт (или событие) не-мышления. Или, скажем, так: мышление может наблюдаться где-то, в каких-то точках только потому, что в каких-то других точках наблюдается отсутствие мышления. Это чисто спекулятивное положение о дискретности мышления может в отношении времени наблюдения быть выражено следующим образом: в момент, когда одно мышление наблюдает в какой-то точке другое мышление, то этого другого мышления в этой точке уже нет. Что же тогда наблюдается в этой точке наблюдающим мышлением? «Бывшее» мышление? — Нет, наблюдается «место», «точка», где мышление было: в каждый данный момент наблюдения не может быть двух фактов мышления (или лучше — двух мышлений). Если бы это было возможно, то они принадлежали бы двум разным вселенным. Не может быть третьей вселенной, с точки зрения которой эти два мышления могли бы наблюдаться как одно и то же или как два разных. Иными словами, метаязык описания мышления невозможен. В этом смысле, то есть в смысле мышления как того, что мыслит и что мыслимо, — может быть либо одна вселенная, либо две, не связанные друг с другом (тогда одна из них будет «немыслима» с точки зрения другой!), но не может быть третьей, так сказать, «мета-вселенной», которая бы включала в себя две первые. Последнее положение — пример «квази-онтологической» спекуляции — заставляет нас сосредоточиться на объектной стороне мышления, которую я называю мыслимостью.
Наблюдая объекты мышления как уже мыслимые — других мы, естественно, наблюдать не можем, — мы зададим вопрос: является ли мыслимость свойством этих объектов или свойством мыслящего о них мышления? Задавая этот вопрос (назовем его «первый вопрос относительно мыслимости»), я покидаю область рефлексии. Повторяю: ведь мышление уже «приготовлено» для наблюдения, которое уже «выбрало» то, что оно будет наблюдать как мышление. Вопрос здесь — чисто философский, и ответ на него может оказаться постулатом новой или какой-то другой философии. Но не будет ли ответ преждевременным, если мы сначала не переформулируем его с точки зрения наблюдения?
Мы можем себе представить какой-то мир мыслимых ситуаций, то есть мир ситуаций другого (в смысле указанном выше) мышления о мире. В отношении этого довольно тривиального высказывания можно сделать три предположения. Первое, онтологическое, что «наш мир» — это мир объектов (и субъектов) мышления, обладающих и собственным бытием. Второе, квази-онтологическое, что мыслимость объектов мышления — это условно приписываемое им «бытийное» качество. Третье, квази-историческое, что есть еще и ситуация мышления, которая «определяет» мыслимость или не-мыслимость объектов в изменяющихся во времени контекстах, образуемых другими мышлениями.