Мысль, вооруженная рифмами

Холшевников Владислав Евгеньевич

87. Пасхальный перезвон

Пан-пьян! Красные яички. Пьян-пан! Красные носы. Били-бьют! Радостные личики. Бьют-били! Груды колбасы. Дал-дам! Праздничные взятки. Дам-дал! И этим и тем. Пили-ели! Визиты в перчатках. Ели-пили! Водка и крем. Пан-пьян! Наливки и студни. Пьян-пан! Боль в животе. Били-бьют! И снова будни. Бьют-били! Конец мечте. <1909>

88. Под сурдинку

Хочу отдохнуть от сатиры… У лиры моей Есть тихо дрожащие, легкие звуки. Усталые руки На умные струны кладу, Пою и в такт головою киваю… Хочу

быть незлобным ягненком, Ребенком, Которого взрослые люди дразнили и злили. А жизнь за чьи-то чужие грехи Лишила третьего блюда. Васильевский остров прекрасен, Как жаба в манжетах. Отсюда, с балконца, Омытый потоками солнца, Он весел, и грязен, и ясен, Как старый маркёр. Над ним углубленная просинь Зовет, и поет, и дрожит… Задумчиво осень Последние листья желтит, Срывает, Бросает под ноги людей на панель… А в сердце не молкнет свирель: Весна опять возвратится! О зимняя спячка медведя, Сосущего пальчики лап! Твой девственный храп Желанней лобзаний прекраснейшей леди. Как молью изъеден я сплином… Посыпьте меня нафталином, Сложите в сундук и поставьте меня на чердак Пока не наступит весна. <1909>

89. Ошибка

Это было в провинции, в страшной глуши. Я имел для души Дантистку С телом белее известки и мела, А для тела — Модистку С удивительно нежной душой. Десять лет пролетело. Теперь я большой… Так мне горько и стыдно И жестоко обидно: Ах, зачем прозевал я в дантистке Прекрасное тело, А в модистке Удивительно нежную душу! Так всегда: Десять лет надо скучно прожить. Чтоб понять иногда, Что водой можно жажду свою утолить, А прекрасные розы — для носа. О, я продал бы книги свои и жилет (Весною они не нужны) И под свежим дыханьем весны Купил бы билет И поехал в провинцию, в страшную глушь… Но, увы! Ехидный рассудок уверенно каркает: «Чушь! Не спеши — У дантистки твоей, У модистки твоей Нет ни тела уже, ни души». <1910>

90. Стилисты

На последние полушки Покупая безделушки, Чтоб свалить их в Петербурге В ящик старого стола, — У поддельных ваз этрусских Я нашел двух бравых русских, Зычно спорящих друг с другом, Тыча в бронзу пятерней: «Эти вазы, милый Филя, Ионического стиля!» — «Брось, Петруша! Стиль дорийский Слишком явно в них сквозит…» Я взглянул: лицо у Фили Было пробкового стиля, А из галстука Петруши Бил в глаза армейский стиль. <1910>

91. Утром

Бодрый туман, мутный туман Так густо замазал окно — А я умываюсь! Бесится кран, фыркает кран… Прижимаю к щекам полотно И улыбаюсь. Здравствуй, мой день, серенький день! Много ль осталось вас, мерзких? Все проживу! Скуку и лень, гнев мой и лень Бросил за форточку дерзко. Вечером вновь позову… <1910>

92. Во имя чего?

Во имя чего уверяют, Что надо кричать: «Рад стараться!»? Во имя чего заливают Помоями правду и свет? Ведь малые дети и галки Друг другу давно рассказали, Что в скинии старой — лишь палки Да тухлый, обсосанный рак… Без белых штанов с позументом Угасло бы солнце на небе? Мир стал бы без них импотентом? И груши б в садах не росли?.. Быть может, не очень прилично Средь

сладкой мелодии храпа С вопросом пристать нетактичным: Во имя, во имя чего? Но я ведь не действую скопом: Мне вдруг захотелось проверить, Считать ли себя мне холопом Иль сыном великой страны… Во имя чего так ласкают Союзно-ничтожную падаль? Во имя чего не желают, Чтоб все научились читать? Во имя чего казнокрады Гурьбою бегут в патриоты? Во имя чего как шарады Приходится правду писать? Во имя чего ежечасно Думбадзе плюют на законы? Во имя чего мы несчастны, Бессильны, бедны и темны?.. Чины из газеты «Россия», Прошу вас, молю вас — скажите (Надеюсь, что вы не глухие), Во имя, во имя чего?! <1911>

93. Зирэ

Чья походка, как шелест дремотной травы на заре? Зирэ. Кто скрывает смущенье и смех в пестротканной чадре? Зирэ. Кто сверкает глазами, как хитрая змейка в норе? Зирэ. Кто тихонько поет, проносясь вдоль перил во дворе? Зирэ. Кто нежнее вечернего шума в вишневом шатре? Зирэ. Кто свежее снегов на далекой лиловой горе? Зирэ. Кто стройнее фелуки в дрожащем ночном серебре? Зирэ. Чье я имя вчера вырезал на гранатной коре? Зирэ. И к кому, уезжая, смутясь, обернусь на заре? К Зирэ! 1911

94

Любовь должна быть счастливой — Это право любви. Любовь должна быть красивой — Это мудрость любви. Где ты видел такую любовь? У господ писарей генерального штаба? На эстраде, где бритый тенор, Прижимая к манишке перчатку, Взбивает сладкие сливки Из любви, соловья и луны? В лирических строчках поэтов, Где любовь рифмуется с кровью И почти всегда голодна?.. К ногам Прекрасной Любви Кладу этот жалкий венок из полыни, Которая сорвана мной в ее опустелых садах… <1913>

М. А. Кузмин (1875–1936)

95

_{(Из «Александрийских песен»)}

Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре любили, но все имели разные «потому что»: одна любила, потому что так отец с матерью ей велели, другая любила, потому что богат был ее любовник, третья любила, потому что он был знаменитый художник, а я любила, потому что полюбила. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре желали, но у всех были разные желанья: одна желала воспитывать детей и варить кашу, другая желала надевать каждый день новые платья, третья желала, чтоб все о ней говорили, а я желала любить и быть любимой. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре разлюбили, но все имели разные причины: одна разлюбила, потому что муж ее умер, другая разлюбила, потому что друг ее разорился, третья разлюбила, потому что художник ее бросил, а я разлюбила, потому что разлюбила. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, а может быть, нас было не четыре, а пять? 1905–1908

96. Газела

_{(Из цикла «Венок весен»)}

Цветут в саду фисташки, пой, соловей! Зеленые овражки, пой, соловей! По склонам гор весенних маков ковер; Бредут толпой барашки. Пой, соловей! В лугах цветы пестреют, в светлых лугах! И кашки, и ромашки. Пой, соловей! Весна весенний праздник всем нам дарит, От шаха до букашки. Пой, соловей! Смотря на глаз лукавый, карий твой глаз, Проигрываю в шашки. Пой, соловей! Мы сядем на террасе, сядем вдвоем… Дымится кофей в чашке… Пой, соловей! Но ждем мы ночи темной, песни мы ждем Любимой милой пташки. Пой, соловей! Прижмись ко мне теснее, крепче прижмись, Как вышивка к рубашке. Пой, соловей! 1908