Мысли из-под фуражки
Шрифт:
Я проталкиваюсь обратно, по дороге злым шёпотом обещаю коллегам анальные кары.
Командир морщится мне в спину. Он и рад бы высказаться по поводу моей пиджаковости, но вспоминает, что я у него в столовой на прошлой неделе кишечную палочку с посуды высеял. И настроение у него неумолимо портится. И он начинает отрываться на подчинённых.
– Старший лейтенант Петров, как стоите?! Что это за поза бабы с веслом. А ну, смир-р-рна!!!
Командир косится на меня и идёт дальше проверять личный состав. Подходит к капитану-хирургу
– Товарищ капитан, почему не бриты?!
Тот вытягивается по стойке смирно.
– Не побрился, товарищ подполковник!
Командир опять косится на меня. Ему явно неуютно. И начинает орать.
Орал минут двадцать. И всё это время нам на головы падал мелкий снежок вперемежку с дождиком. И вороны на деревьях, растущих вдоль забора части, отзывались карканьем, на каждую особенно громкую ноту в голосе командира.
В итоге медики говорят:
– Паша, ты не ходи больше на построение. Ты чего-то командира нервируешь.
Я и не ходил больше. В самом деле – чего его нервировать?
Через год службы в армии меня послали учиться. Кто-то из начальства решил, что шести лет в университете и года интернатуры недостаточно и надо бы ещё добавить специализацию. Ну ладно, учиться – не работать. Тем более что за неделю до учёбы мне позвонил командир.
Я в это время ехал на проверку в одну из частей. Очень эпично ехал. Транспорта у части не нашлось, поэтому я впёрся с ящиками, полными пробирок, в общественный транспорт. Пассажиры покосились на меня и, на всякий случай, отсели от меня подальше.
И тут в кармане затрезвонил телефон. Я увидел на экран-чике, что звонит командир, и встал по стойке смирно посреди автобуса. Рефлекс, чтоб его!
– Слушаю, товарищ полковник!
– Гушинец! – рявкнула трубка.
Пассажиры автобуса в панике заозирались. Мужчины ощутили острую потребность встать рядом со мной по стойке смирно и увидеть грудь третьего в строю.
– Гушинец, ты же у нас столичный? – издалека начал командир.
– Никак нет, товарищ полковник! – бодро отрапортовал я.
Командир на секунду завис. Но потом так же жизнерадостно рявкнул:
– Ну так жена у тебя столичная?!
– Тоже нет, – пожал плечами я.
Командир задумался ещё на секунду.
– Короче, кончай выпендриваться! В отделе эпидемиологии место освободилось. К переводу в столицу готов?
– Так точно, товарищ полковник! – жизнерадостно рявкнул я.
Пассажиры посмотрели на меня, как на сумасшедшего, потихоньку потянулись к выходу.
Через три дня в мою лабораторию свалилась проверка из столицы. Проверку приняли как полагается, и на середине второй бутылки подполковник с седыми висками ещё больше меня обнадёжил:
– Ты, лейтенант, совсем в своём лесу нюх потерял. Вот переведут
«Точно переведут», – обрадовался я.
Прошли выходные. В понедельник сижу себе спокойно, в микроскоп стафилококков разглядываю. А тут – звонок!
– Гушинец! – стафилококки в мазке встали по стойке смирно. На экранчике – замкомандира подполковник Авраменко.
– Я, товарищ подполковник!
– Гушинец, ты почему не на учёбе?!
«На какой учёбе? О чём он вообще?»
– Тебя что, не предупредили?! – грохочет подполковник.
– Никак нет!
– Три минуты тебе на сборы! И чтобы через полчаса был в столице! Тебя определили на двухмесячные курсы переквалификации.
Однако. Бросаю стафилококков и недолеченного ефрейтора, мчусь в объятия позабытой альма-матер. На кафедре эпидемиологии разводят руками. Никаких курсантов они не ждут. Бегаю из кабинета в кабинет, пока одному профессору не приходит в голову светлая мысль:
– Может, на кафедру микробиологии позвонить? Туда сегодня какие-то военные приезжали.
– Зачем микробиология? Меня же в эпидемиологи пророчат, – удивляюсь я. – Через неделю переводят в эпидотдел Центра.
– Ничего не знаю, – разводит руками завкафедрой.
Тут в его кабинет влетают капитан и два лейтенанта.
– Паша, здорово, а мы тебя второй день ищем.
Ага, курсанты из других сэлок. Хорошо, нескучно будет.
Короче, кадровики что-то перепутали и отправили меня на двухмесячные курсы по микробиологии. Командир звонил в управление, что-то там орал про нецелесообразность, но его уже не слушали. Военная машина повернулась, и мнение шестерёнок уже никого не интересовало.
Ну и ладно.
Я снова почувствовал себя студентом. Давно забытое, но в чём-то приятное ощущение. И преподаватели знакомые, и коридоры родного университета. Расслабился, забыл, что я уже военный и на плечах моих погоны. Но мне быстро напомнили.
На третьей неделе учёбы я заболел. То ли промок под мерзким осенним дождём, то ли в автобусе начихал на меня какой-то гриппозный. Но приполз под вечер домой и без сил свалился на диван, прямо не снимая формы. Вырубился мгновенно и проспал почти до десяти вечера.
Просыпаюсь уже в темноте. Жена возится на кухне, что-то готовит. Выхожу в коридор, нащупываю в кармане плаща мобильный телефон. Три пропущенных звонка. Один от завкафедрой военной эпидемиологии, другой от его зама, подполковника Белоногова. Перезваниваю завкафедрой – не поднимает трубку. Звоню Белоногову. И тут же вместо приветствия на меня из трубки обрушивается трёхэтажный мат. Орал подполковник минут сорок. Был он, судя по голосу, нетрезв, но в пьянстве обвинял почему-то меня. Мол, только смертельно пьяный человек не мог услышать звонка от самого подполковника Белоногова.