Мысли, которые не звучат вслух, или Записки из жизни отдельного взятого мужчины… (исповедь поколения)
Шрифт:
– Скажи-ка нам, любезнейший ты наш, а где ты готовил это своё блюдо и что за специи ты туда добавлял? И проясни, почему этот твой шедевр горчит, но самое главное – отдаёт лекарственными запахами и вкусами?
Все устремили взоры на виновника торжества, в ожидании хотя бы каких-то прояснений.
– Дома… – ответил он. – Специи стандартные: перчик чёрный и немного
– А масло какое использовал? – замедляя темп своей речи, продолжил допрос Дон. – Оливковое или наше, обычное?..
– Да обычное, наше. У меня под раковиной стоит возле картошки, – рассказывал молодой человек с такими уточнениями, как будто оправдывался на допросе.
– А масло сильно пенилось? – подхватил разговор начальственный родственник именинной персоны.
– Да… – протяжно отвечал наш герой.
Двоюродный дед бывал у Яна в квартире и неоднократно проводил рекогносцировку на местности. Он даже привозил иногда своему звездному племяннику домашнюю утварь, порошки, бытовую химию. Потому, понимая, как никто иной, что все только что отведали, протяжно выдохнул. Улыбка спала с его лица и опечаленным до обиды и унижения голосом он продолжил:
– Ты всегда был невнимателен. Толком не следишь за тем, что есть у тебя дома. Жениться тебе нужно… Я не буду всю жизнь тебе картошку да помидоры таскать… – дед поднял опущенную голову и устремил сверлящий, прищуренный и немного влажный взгляд на «виновника». Все переглядывались, недоумевая. – Я тебе в пятницу привез продуктов, порошки всякие и средство для чистки унитазов. Это было очень сильное средство… Даже окаменевший налет оно с сортиров смывает… Ядрёное просто… Нет… Ядерное… – приоткрыв широко глаза, добавил он. – И куда же его поставить, – спросил я у тебя, племяш. Ты, почти не обращая внимания, отмахнулся от меня, брякнув, поставь туда … под раковину… к картошке… Средство это было в пластиковой прозрачной полуторалитровой бутылке и цветом точно, как то растительное масло, которое стояло в том же шкафу, в той же таре, но с другой стороны от сетки с
Гости поняли, к чему клонил заместитель прокурора. Самым нервным и чувствительным оказался Дон. Его взгляд расширялся в процессе рассказа до максимально возможных пределов, слегка опускалась нижняя челюсть. В конце монолога, произнесенного двоюродным родственником, Аркадий Петрович резко выдохнул, стиснул челюсти, резко оторвал свое массивное тело от стула и как ошпаренный кипятком срочно побежал искать уборную, раздувая щеки и готовясь показать содержимое желудка окружающему миру. Остальные гости молча сидели в замирании. Вторым с места сорвался Сашка, а за ним Петруня. Догнать Дона они уже не успевали и потому оккупировали с разных сторон горшок с фикусом в холле перед обеденным залом. Двоюродный дед тоскливо сидел, глядя на Яна, молча задавая вопрос: «Что же ты праздник испортил? А не сказать было нельзя, потравил бы уважаемых гостей». Молча налил он себе уже не рюмку, а стакан для сока, но наполнил дед его всё тем же коньяком, так грамм под сто пятьдесят-двести. Разом его проглотил, а потом, выдыхая, прошипел, зажмуриваясь: «Для дезинфекции…»
Остальные участники торжества с восторгом вздохнули, потому как не успели отведать это «вкусное – до судорог в желудке» шедевральное творение именинника.
Николай Харитонович, спешно, как будто оставаться уже было небезопасно для жизни, взял под руку оцепеневшую и, вероятно, не соображающую от услышанного, Наталью Матвеевну, извинился и, выпалив какую-то отговорку, подтверждавшую, что им нужно торопиться, мол, завтра ещё много по работе дел, спешным шагом вышел на улицу, утаскивая за собой перепуганное тело певицы.
Следом за ними удалился и министр культуры, пожав руку заместителю прокурора и его внучатому племяннику. Главный мотив у него был «доклад губернатору области о проблемах в отрасли». А когда министр уже приблизился к двери, вице-прокурор добавил, что главная проблема в вашей отрасли заключается в том, что «обидел Бог мозгами отдельных актёришек».
Конец ознакомительного фрагмента.