Мыслящий тростник
Шрифт:
— Ни таком, ни этаком. Спасибо. До вечера.
Повесив трубку, Марсиаль повернулся к секретарше и, подперев подбородок ладонью, стал ее пристально разглядывать. Мадемуазель Ангульван подняла голову.
— В чем дело? — спросила она.
— Ни в чем. Просто смотрю на вас. Вы очень хорошо выглядите.
— Спасибо, мсье Англад! Наконец-то я услышала от вас любезные слова. Я отмечу этот день белым камешком.
— Вы что, соблюдаете диету?
— Я? И не думаю. Я хлещу виски.
— А поглядеть на вас, так подумаешь, что вы две недели провели за городом.
— В нашей
— Вы, кажется, занимаетесь спортом? Если не ошибаюсь, верховой ездой?
— Да, вы не ошибаетесь. Как только выдается свободная минута.
— По воскресеньям?
— По воскресеньям, и в другие дни тоже. Но почему вы спрашиваете? Вы что, хотели бы…
— По утрам или днем?
— Только по утрам.
— Стало быть, вы пропускаете мессу?
— Случается, — с улыбкой ответила она. — Но это настоящий допрос, мсье Англад!
— Вы ходите к мессе по убеждению или потому, что так принято? — продолжал он и в самом деле с истинно полицейской невозмутимостью.
— А вам-то что до этого?
— Вы меня интересуете, и мне хотелось бы знать, соблюдаете вы религиозные обряды или нет, верующая вы или атеистка.
— Ни то, ни другое.
— Так не бывает. Можно быть либо верующим, либо нет.
— Еще как бывает. Можно быть агностиком.
— Если вы агностик, зачем вы ходите в церковь?
— Хожу туда время от времени, чтобы доставить удовольствие родным. Только и всего. Удовлетворены?
— Нет, — сурово ответил он. — Стало быть, вас не волнуют религиозные и философские проблемы?
— Ни капельки!
Она была холеная, безмятежная, она улыбалась. Как она уверена в себе! Роскошная безделушка, знающая себе цену. Честное слово, Марсиаль ее ненавидел. Дочь богатых родителей, из снобизма, из прихоти, она занимает место в конторе, отбивая хлеб у другой, более дельной девушки, хотя та нуждается в заработке, просто чтобы прокормиться. А эта балованная девчонка еще вдобавок позволяет себе не задумываться над проблемами бытия!
— А кто вы такая, чтобы не верить в бога? — высокомерно спросил Марсиаль.
— А кто вы такой, чтобы принуждать меня в него верить? — невозмутимо возразила она.
— Люди поумнее вас верят в бога.
— И множество глупцов тоже, — сказала она с насмешливой искоркой в глазах. И добавила коварно: — Но я не подозревала, что вы верующий, мсье Англад…
(«Ах, ты, дрянь! Ну, сейчас я тебе задам!»)
— С чего вы взяли, что я верующий?
— Да ведь вы же упрекаете меня, что я безбожница… Так или не так?
— Я упрекаю вас за то, что вы не испытываете сомнений. Впрочем, это тоже, должно быть, наследственная черта. Как цвет лица. Три века пустомыслия и заурядности, понятно, не приводят к глубоким нравственным исканиям.
Он выпалил все это без запинки, с великолепной непринужденностью. Гнев и желание оскорбить удвоили его красноречие. Он пожалел только, что упомянул о «трех веках» и дал повод своей противнице вообразить, будто он причисляет ее семейство к потомственным крупным буржуа. Насчет «трех веков» — это он зря. Надо было придумать что-нибудь другое.
В голубых глазах мадемуазель Ангульван
— В вашем кругу агностицизм, наверное, такая же распространенная болезнь, как гемофилия у испанских Бурбонов. Вы, конечно, помните картину Гойи — Карл IV с семьей. На лице у всех членов королевской фамилии тоже написано, что они ни о чем не беспокоятся…
— Мсье Англад…
— Я вовсе не собираюсь ставить Ангульванов на одну доску с испанскими Бурбонами. Есть все-таки разница…
— Мсье Англад, вы слишком много себе позволяете…
Он рассмеялся с добродушной свирепостью:
— Ха-ха, я же пошутил! Поверьте, я глубоко уважаю наши маленькие буржуазные династии… Элитой их, конечно, не назовешь, но зато они цементируют наше общество. Трезвые, надежные люди… И в общем, вы, пожалуй, правы: пусть себе не знают тревог. Коммерции, банкам, административному аппарату нужны служащие с ничем не омраченным духом… Да и страховым компаниям тоже… Ну ладно, подурачились, и будет. Как, по-вашему, крошка Мариель? Мы с вами, как всегда, слегка поцапались для разминки… Теперь можно и за работу. Итак, мировая, идет?
Он одарил ее лучезарной улыбкой. Он был в восторге, что снова одержал над ней верх. В конце концов, кто такая эта мадемуазель Ангульван? Обыкновенная дуреха. Отсталая в умственном отношении. Подумать только, что большинство наших современников — такие вот, как она, бездуховные пустышки, отупевшие от развлечений! Марсиаль порадовался тому, что сам принадлежит к великолепному племени беспокойных душ.
Явившись к Юберу Лашому, Марсиаль решил, что на сей раз пойдет напролом и не позволит сбить себя с толку роскошной обстановкой и напыщенным видом свояка. Чего там — Юбер такой же человек, как и он сам, как и он, обреченный состариться и исчезнуть с лица земли. Вдобавок физически он куда менее щедро одарен природой. Оба они товарищи по несчастью, и их, потерпевших кораблекрушение, несет по волнам утлый плот жизни. Стало быть, нет никаких причин робеть, несмотря на стильную мебель, технократию и светский прононс. За последние дни Марсиаль почувствовал, как в нем расцветают анархистские наклонности. Всякая власть в любой ее форме — всегда самозванство. Каждый человек достоин уважения как личность, но никто не имеет права на особый почет как член социальной иерархии…
Марсиалю показалось, что Юбер плохо выглядит, и он испытал смутное удовлетворение.
— Что-нибудь не ладится? — спросил он. — Ты не болен?
— Как будто нет. Я плохо сплю в последнее время, потому, наверное, у меня усталый вид.
— И даже очень. Ты меня огорчаешь, старина. Я, как видно, некстати?
— По правде сказать, да. То есть у меня самого сейчас такие… я так занят в последние дни… Но неважно. Ты пришел не затем, чтобы взваливать на себя мои заботы, а чтобы рассказать мне о своих. Садись. Я уже сказал тебе, в моем распоряжении только час. Но Эмили вернется не раньше восьми. Так что можешь не беспокоиться.