Мыслящий тростник
Шрифт:
— Вы хороший лыжник?
— Не бог весть какой, но все же…
— У вас спортивный вид, — сказал молодой человек и оценивающим глазом окинул Марсиаля с головы до ног.
— В свое время я играл в регби, — сказал Марсиаль, не в силах отказаться от удовольствия прихвастнуть.
— Регби?.. Ясно… Замечательно!
Воцарилось молчание. Марсиаль во второй раз пальцем поманил официанта, который в другом конце бара беседовал с посетителем. Молодой человек стал вполголоса подпевать музыке, громыхающей в зале. Вдруг он умолк и сказал:
— Если вам так уж нужна одна из этих цыпочек, это можно в два счета устроить. Двести монет, и все дела.
— Ты что, проценты получаешь? — грубо спросил Марсиаль.
— Я?.. Ну, знаете!.. Разве по мне это скажешь?
— Да нет… Но как знать…
— Я же о вас забочусь.
— Спасибо.
— У
— Ничуть не бывало. Меня это не интересует. Во всяком случае, не сейчас.
— Значит, уходите?
— Да.
Марсиаль в третий раз позвал официанта.
— Вы… Вы никогда не пробовали ничего другого? — сказал молодой человек нарочито развязным тоном.
— На что ты намекаешь? — спросил Марсиаль, повернувшись к нему. Он решил, что молодой человек, хотя по виду этого и не скажешь, все же сводник и предлагает повести его либо в какое-то злачное место, либо к своей собственной подружке.
— Бросьте притворяться, — сказал молодой человек с несколько смущенной улыбкой, — вы же все поняли… Одним словом, мальчики…
Марсиаль застыл от изумления, он даже на две-три секунды лишился дара речи. Первым его движением было влепить юнцу по физиономии, но он тут же отказался от этого, даже не успев замахнуться. Поначалу сработала инстинктивная боязнь публичного скандала. На какое-то мгновение Марсиаль представил себе драку — как из конца в конец зала летят табуреты, а к дверям подкатывает полицейская машина… Но тут же включился непогрешимый механизм, воспитанный спортивной этикой, fair-play [17] , предоставляющей противнику время для объяснения, прежде чем он получит по зубам. «Минутку… Правильно ли я его понял?.. Нет ли тут ошибки?.. Действительно ли меня оскорбили? Если оскорбили, то я сейчас же дам в морду». Только слабые нападают, озверев от ярости, даже не разобравшись толком, в самом ли деле задето их достоинство. Сильные могут совладать с собой, выждать, а потом, если в этом действительно есть необходимость, переходят в наступление. Марсиаль был сильным или считал себя таковым, что, в конечном счете, одно и то же. Он мог одним ударом кулака свалить мальчишку на пол. Именно эта уверенность и удержала его от немедленных действий. Разом погрузневший от гнева, Марсиаль медленно повернулся на своем табурете, чтобы оказаться лицом к лицу со своим соседом, как человек, который требует объяснения. Взгляд его, очевидно, и впрямь был страшен, потому что молодой человек, вконец растерявшись, наклонился к нему, чтобы быть лучше понятым, и заговорил торопливо, почти шепотом, сбивчиво, с сильным придыханием:
17
Честная игра (англ.).
— Не сердитесь… Я профессионал, это правда… Но с вас бы я не взял ни франка… Кроме шуток, вы мне очень нравитесь… Я буду делать все, что вы захотите…
Марсиаль молчал, ошеломленный, но бить теперь уже не имело смысла. Как поднять руку на того, кто объяснился тебе в любви, да еще заявив о своей полной покорности? С другой стороны, он вдруг сообразил, что является просвещенным гражданином XX века, многоопытным светским человеком (Куршвель, не правда ли…), которого ничем не удивишь. В эпоху сексуальной революции и все нарастающего эротизма, хеппенингов и наготы в театре можно ли негодовать на проявление влюбленности? Нет! Либерализм. Терпимость. Он был рад, что не ударил молодого человека. Это было бы поистине идиотским поступком, который раз и навсегда отнес бы его в разряд людей отсталых, ретроградов… Надо быть на уровне своего времени. Однако, поскольку Марсиаль еще не справился с удивлением и не мог вымолвить ни слова, молодой человек вновь заговорил все тем же тихим, но отчетливым шепотом:
— Поверьте, я с вас ничего не возьму.
— Да не в этом дело, — сказал Марсиаль.
Вид у молодого человека стал несчастный, растерянный.
— Может быть, я вам не нравлюсь? Вы находите меня недостаточно красивым?
Марсиаль едва заметно улыбнулся и сказал по-отечески благожелательно:
— Да нет… Меня это вообще не интересует… Ни ты, ни другие!.. — Он покачал головой. — Мужчины меня не волнуют, — добавил он.
— Но я же мальчик, а не мужчина!.. Это не одно и то же.
Марсиалю стало смешно, но он тяжело вздохнул, как бы говоря, что
— Вы никогда не пробовали?
— Нет, никогда, — ответил Марсиаль, но при этом слегка откинулся назад и прислонился к стене, чтобы уйти в тень — он почувствовал, что краснеет…
— Вы действительно не хотите?
Марсиаль покачал головой.
— Жаль, — сказал молодой человек. — Вы мне очень нравитесь.
— Так уж нравлюсь? — спросил Марсиаль бархатным от кокетства голосом.
— Да, и еще как! — Молодой человек уже больше не боялся, даже приободрился. — Вы как раз мужчина того типа, который я люблю. Вы вполне отвечаете моему идеалу… Нет, кроме шуток, вы на редкость красивы.
— Ну, это уж ты хватил через край, — сказал Марсиаль с добродушной скромностью (он вкушал нектар, он был наверху блаженства).
— Нет-нет, истинная правда, уверяю вас.
— Да я тебе в отцы гожусь!
— Вот именно, — простонал молодой человек. — К моим ровесникам я совсем равнодушен, лучше уж пересплю с девчонкой. Но если мужчина, то это должен быть настоящий мужчина, намного старше меня, которому бы я всецело подчинился, одним словом, отец… Понимаете?
— Понимаю, — сказал Марсиаль разочарованно.
— Надеюсь, я вас этим не расхолодил? — спросил молодой человек с тревогой.
— Я не был разгорячен, — твердо отрезал Марсиаль.
— Пожалуйста, не думайте, что я вот так кидаюсь на шею первому встречному… Мне очень многие делают предложения… Большинство я посылаю подальше… Вы мне верите?
— Да.
Молодой человек наклонился и зашептал ему что-то на ухо. Марсиаль слушал, вытаращив глаза. Его лицо выражало смятение и тревогу. Краска снова прихлынула к его щекам, он сидел весь пунцовый. Он сделал усилие, чтобы овладеть собой и успокоиться. И заулыбался со снисходительным, хотя и несколько напряженным видом, как взрослые улыбаются наивной непристойности ребенка. Молодой человек отстранился, словно ожидая ответа.
— Это интересно, — сказал Марсиаль откашлявшись. — Но все же… — Он развел руками. — Нет. Ты уж меня прости…
Наконец официант подошел. Марсиаль протянул ему купюру.
— Вы сюда еще придете? — спросил молодой человек, пока официант ходил за сдачей. — Я тут бываю всегда по пятницам, часов с одиннадцати. Мы увидимся?.. Подумайте…
— Уже все обдумано, — сказал Марсиаль, еще раз покачав головой в знак решительного отказа, словно с испугом. — Привет! Желаю удачи!
И Марсиаль протянул ему руку как мужчина мужчине.
— Жалко, что мы так расстаемся, — прошептал молодой человек, удерживая руку Марсиаля в своей.
— Возможно, но что поделаешь!
Марсиаль бросился к вешалке у двери, схватил свое пальто и стремительно выскочил вон, словно спасаясь от пожара.
Он был во власти странного смятенья, близкого к панике. «Ну и вечерок, — сказал он себе, стараясь обратить все в шутку. — Я ищу женщину своей жизни, рыскаю три часа, как голодный волк безо всяких результатов, более того, все время получаю щелчки в нос. И в заключение единственное существо, которое мне себя предлагает, оказывается мальчиком! Фарс, да и только! Словно какой-то мстительный бог, хитрец и садист, нарочно подстраивает все эти неудачи, забавы ради отказывая нам в том, чего мы ищем. А когда, истерзанные тщетными поисками, мы впадаем в отчаяние, он швыряет нам что попало, чего мы не хотим, чем не можем воспользоваться. Да, все это на редкость нелепо. Настоящий фарс!» И, шагая по тротуару, он улыбался, словно единственный след, который оставил в душе этот загубленный вечер, была ироническая насмешка над тем, как нелепо все вышло. Но в конце концов улыбка сползла с его лица — ведь он прекрасно понимал, что ломает комедию перед самим собой, чтобы не признать истинной природы своего смятения. Увы, ему никогда не удавалось долго себя обманывать, особенно в последние недели… С тех пор как он увидел смерть, он стал видеть и правду тоже. Эти горгоны оказались сестрами… А потрясшая его в нынешний вечер правда заключалась в том, что он испытал сексуальное влечение. К существу, которое не было женщиной. Пусть это длилось всего несколько секунд. Но в течение этих секунд, пока соблазнитель шептал ему на ухо, он почувствовал головокружение от раздирающих его противоречивых чувств: влечения и ужаса, желания и отвращения. Ведь в какой-то миг он вот-вот готов был уступить. Почему же он не уступил? Из страха, из смятения перед неведомым. И наверное, также из-за всемогущества морального запрета, табу.